Ничья на карусели - Харуки Мураками

Странно, я никогда еще не видел таких толстых стюардесс. Видел стюардесс с телами хороших борцов, стюардесс с толстыми руками и усиками, но жирная стюардесса — это совсем другое. Хотя, возможно, «United Airline» на это плевать. А может, в то время она была гораздо стройнее. Я представил ее стройной — она была бы довольно привлекательной женщиной. Наверно, выйдя замуж и спустившись на землю, она резко, словно воздушный шар, начала увеличиваться в размерах. Ее белые руки и ноги тяжело раздувались, словно гиперболические образы в примитивизме.

На минуту я задумался, каково быть таким полным. Но из-за жары думать было практически невозможно. Не всякий климат на земном шаре пригоден для раздумий.

— Вы где остановились? — спросила она у меня.

Я объяснил, указав на наш отель.

— Один приехали?

— Нет, — покачал я головой, — с женой.

Она с улыбкой склонила голову:

— Медовый месяц?

— Мы женаты шесть лет, — ответил я.

— Хм, — протянула она, — а выглядите моложе.

Почему-то я почувствовал неловкость и, сменив позу, снова взглянул на пляж. Красная стойка спасателя по-прежнему пустовала. Народу купается мало, и молодой парень-спасатель скучает и постоянно куда-то исчезает. Когда он уходит, на его месте появляется табличка: «Спасатель отсутствует. Плавайте под личную ответственность». Спасателем тут — дочерна загорелый молчаливый парень. В первый день на пляже я спросил у него:

— Здесь есть акулы?

Некоторое время он молча смотрел на меня, затем развел руки в стороны сантиметров на восемьдесят, что, видимо, означало: «Если и есть, то только вот такие».

Я успокоился и плавал в одиночестве.

Матери с сыном на коляске все еще не было видно. На их обычной скамейке читал газету старик в белой рубашке с короткими рукавами. Американцы все еще играли в волейбол. У кромки воды дети строили замки из песка и обливали друг друга. Волны в том месте мелко пенились и разбивались.

Наконец со стороны моря показались два оливково-зеленых вертолета. Словно гонцы с важной вестью в греческих трагедиях, они с торжественным рычанием пролетели у нас над головами и скрылись в глубине острова. Мы молча проводили взглядами громадные машины.

— Наверное, с неба мы кажемся им очень счастливыми, — промолвила она, — мирные, счастливые, беззаботные… Такие… как в семейном альбоме, вам не кажется?

— Пожалуй, — ответил я.

Улучив момент, я простился с ней и, прыгнув в море, доплыл до берега. Пока плыл, думал только о пиве, ожидавшем меня в переносном холодильнике. Когда по пути я остановился и оглянулся на буй, она помахала мне рукой. Я тоже приподнял руку. Издали она напоминала дельфина. Казалось, вот-вот вырастут жабры и она вернется в морскую пучину.

В комнате я немного вздремнул, в шесть часов, как обычно, поужинал в ресторане, матери с сыном все не было. Вернувшись из столовой, я обнаружил, что дверь их номера вопреки обыкновению плотно закрыта. Сквозь маленькое непрозрачное дверное окошко из комнаты пробивался свет, но я не мог с уверенностью утверждать, что там все еще живут мать с сыном.

— Они что, уже уехали? — спросил я у жены.

— Даже не знаю. Я не заметила, — ответила она безо всякого интереса, сворачивая платья и укладывая их в чемодан. — Что-то случилось?

— Да нет, в общем-то. Просто немного странно, что они не появились сегодня на берегу.

— Наверное, уехали. Они ведь, кажется, здесь давно.

— Да, — ответил я.

— Все рано или поздно разъезжаются. Такая жизнь не будет длиться бесконечно.

— Это верно, — сказал я.

Она закрыла крышку чемодана и поставила его к двери. Чемодан был похож на чью-то тихо сгорбившуюся тень. Вот и наш отпуск подошел к концу.

Проснувшись, я взглянул на дорожный будильник. Зеленые люминесцентные стрелки показывали 1.20. Меня разбудило необычайно сильное сердцебиение. Словно кто-то тряс мое тело. Взглянув в область сердца, я даже в темноте увидел, как мелко трясется грудная мышца. Такое со мной было впервые. Я всегда отличался здоровым сердцем, и пульс мой гораздо реже, чем у других. Я люблю спорт и никогда не болею. Так что о приступе не могло быть и речи.

Я опустился на прикроватный коврик, скрестил ноги, выпрямил спину, глубоко вдохнул, выдохнул. Расслабил плечи, напряг область пупка — специальная растяжка для расслабления мышц. Сделав упражнение несколько раз, я почувствовал, как сердцебиение понемногу ослабевает и наконец возвращается к обычному вялому волнообразному ритму, который незаметен, если только специально не вслушиваться.

«Перекупался, наверное, — подумал я, — да еще жара, усталость, вот организм и поволновался чуть-чуть».

Я облокотился на стену, вытянул ноги, медленно подвигал руками и ногами в разные стороны. Все в порядке. Сердечный ритм полностью восстановился.

Между тем, сидя на коврике в гостиничном номере, я не мог не задуматься о том, что молодость моя прошла и я вступил в фазу физиологического отлива. Да, я все еще молод, но это уже не та ничем не омраченная молодость. Буквально несколько недель назад мне сказал об этом дантист:

— Впредь зубы будут только стираться, шататься и выпадать. Помните, все, что вы можете сделать, это лишь немного замедлить процесс. Предотвратить его вы не в силах. Только замедлить!

В белом лунном свете жена крепко спала. Я снял промокшую от пота пижаму, переоделся в свежие шорты и футболку. Затем, захватив со стола карманную бутылочку «Wild Turkey», тихо, чтобы не разбудить жену, открыл дверь и вышел на улицу.

Ночной воздух был свеж, а от земли, словно дымка, поднимался запах прелых листьев. Казалось, я стою на дне огромной пещеры. Лунный свет окрасил лепестки, листья и газон в совершенно иные, чем днем, цвета. Будто смотришь на мир через фильтр — что-то сияет ярче, чем в действительности, а что-то тонет в сером, утратившем жизненную энергию свете.

Спать не хотелось. Словно и не было сна, мое сознание стало звонким, как остывшая керамика. Я бесцельно обошел коттедж. Вокруг стояла полная тишина, никаких звуков, только шум волн. Да и их толком не слышно, если не вслушиваться. Я остановился, достал из кармана виски и отхлебнул.

Обогнув коттедж, пересек газон, в лунном свете напоминавший круглый заледенелый пруд. Прошел вдоль кустов, доходящих мне до пояса, поднялся по ступеням и вышел к открытому бару в тропическом стиле. Обычно по вечерам я выпивал здесь по две водки с тоником, но сейчас он, конечно, уже закрыт. На стилизованной под беседку стойке спущена ставня, только в саду в беспорядке стоит дюжина круглых столов. Аккуратно свернутые зонты над столами напоминают сложивших крылья гигантских ночных птиц.

Парень на инвалидной коляске одиноко смотрел на море, облокотившись на один из столов. Металлические детали коляски, напитавшись лунным светом, сверкали ледяной белизной. Издали коляска казалась совершенным металлическим механизмом, призванным служить какой-то особой ночной цели. Спицы колес, словно зубы животного с высших ступеней эволюции, зловеще поблескивали в темноте.