Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела - Андрей Шарый

Мастера искусств снимают в Мосте эпизоды популярного телесериала о судьбах фриков и лузеров из народа, которые беспрестанно ищут себя, но никак не могут обрести, поэтому пока что чередуют водку с пивом в харчевне Severka, маясь от безденежья, одиночества и неразделенной любви. Поиски жизненных смыслов, чреватые, по законам жанра, разнообразными трагикомическими ситуациями, избавляют героев фильма от всяческих стереотипов — и расовых, и гендерных, однако счастья все-таки не приносят. Впрочем, с такими проблемами сталкиваются не в одном только Мосте.

В этом городе непривычно мало, по чешским меркам, гостиниц, чужие, видно, сюда не ездят. Север Чехии вообще навевает на чужестранца преимущественно меланхолически окрашенные впечатления, хотя от чешского юга, где куда веселее, этот север отделяют всего-то две или три сотни километров. Часы в Мосте, Духцове, Дечине отбивают все больше вечернее и ночное время. В Либерец, Усти-над-Лабем, в Дечин или Хомутов я почему-то чаще попадаю осенью или зимой, а коли доведется летом, так обязательно погода испортится. Поскольку снега теперь даже в горах не дождешься, здесь постоянно возникает ощущение, что зима близко, вот-вот она настанет, но эта зима все никак не настает.

В северном чешском крае разместились почти сплошь трудовые города и городки, как мне кажется, без особых барочно-ренессансных выкрутасов. Скажем, едешь по дороге: слева нефтехимическое предприятие, справа нефтеперерабатывающий завод, впереди за поворотом угольный разрез, хорошо еще, если законсервированный. Итальянское архитектурное вмешательство тут не сильно чувствуется, во всяком случае, облагородить восприятие местности оно не помогает. Ну вот принято считать, что замок Стреков неподалеку от Ауссига (Усти-над-Лабем) вдохновил Рихарда Вагнера на создание оперы «Тангейзер». Это, наверное, самая романтическая (хотя почти четырехчасовая и не скажешь, что прямо уж легкая для восприятия) из музыкальных эпопей, сочиненных гением немецкого музыкального духа. А искрометный Моцарт, к примеру, так тот богемскими северами не интересовался, дальше Праги не выезжал. Может, не случайно.

Есть на севере Чехии замок Езержи (по-немецки Айзенберг, «железная гора»), бывшее поместье богатой семьи Лобковицей. Людвиг ван Бетховен в 1806 году представил здесь в кругу родовитых друзей свою ставшую потом всемирно знаменитой симфонию ми-бемоль мажор номер три. Этот опус, другое название которого «Героическая симфония», композитор собирался посвятить Наполеону, но тот оказался тираном, и посвящение досталось хозяину замка Айзенберг, который спонсировал некоторые бетховенские творческие проекты. Здесь же, в Айзенберге, несколькими годами ранее Йозеф Гайдн примерно в таком же дружеском кругу впервые исполнил ораторию «Сотворение мира», и тоже не без успеха.

В 1950-е годы в полукилометре от замка, вот прямо под его цокольной скалой, по плану ускоренной индустриализации началась разработка бурого угля на месторождении имени Чехословацкой армии. Езержи едва не разделил судьбу города Мост. Если когда-то раньше из окон графского замка можно было любоваться пасторальным пейзажем, английским парком и Коморжанским озером, то теперь открывается пейзаж остропромышленный — парк вырубили, озеро высохло, питавшую его Билину засунули в трубу. Однако запасы угля в окрестностях Езержи тоже истощаются, и в обозримой временно́й перспективе вырытую экскаваторами и землечерпалками огроменную яму запрудят. Лет через 20 на месте угольной дыры образуется водоем наподобие мостецкого, со спортивными площадками и, не исключено, эллингами для малых яхт. Когда рудный промысел умрет, Северочешская котловина станет новой Финляндией, страной тысячи озер.

Северная Чехия очертаниями своих границ примерно совпадает с территорией двух краев, Устецкого и Либерецкого. В старые времена Nordböhmen славилась стеклодувами, суконщиками и текстильщиками, это были проверенные и продуктивные немецкие промыслы. Либерец, он же Райхенберг, считался политическим центром судетских немцев, здесь располагалась крупнейшая немецкая библиотека, тут в 1918 году провозгласили столицу толком так фактически и не родившейся Немецкой Богемии, загашенной юной чехословацкой армией, сюда в 1920-е годы неудачно пытались перевести из Праги немецкоязычные факультеты разодранного по национальным швам пополам Карлова университета. После окончания Второй мировой и зачистки Чехословакии от немцев северный край переменился: сюда прибыли переселенцы, захватившие с собой из родных мест вместе с накопленным опытом и нерешенные проблемы, в том числе и новые этнические.

Главная из таких проблем в современной Чехии — цыганская. Как раз на севере страны, промышленном и потому отчасти депрессивном, рома живут относительно многочисленными замкнутыми сообществами, погуще, чем в других районах страны. Цыган в Чехии, по экспертным оценкам, за четверть миллиона (это по факту самое многочисленное национальное меньшинство), хотя родным языком ромский считают только 40 тысяч, а по итогам последней по времени переписи населения цыганами себя назвали лишь 15 тысяч человек. Самая крупная субэтническая цыганская группа — потомки послевоенных переселенцев из Словакии (их пренебрежительно называют rumungro, «венгерские рома»), кроме того, есть еще олаши (потомки выходцев из румынской области Валахия, появившиеся в Австро-Венгрии ближе к концу XIX столетия), а также синти, представители западноцыганской общности. Коммунистические власти в характерной для себя манере пытались отучать рома от кочевого образа жизни, более или менее равномерно расселять их по всей чехословацкой территории, превращая в ударников труда на производстве и в аграрном секторе. Применялись разные меры — и образовательного, и социального характера, и прогрессивные, и негуманные, в том числе такие отвратительные, как стерилизация женщин для сокращения численности семей.

Усилий для коренного изменения ситуации не хватало. Цыганский вопрос и теперь актуален, никакой вольной воли у рома нет, табор не уходит в небо, они становятся жертвами расовых и бытовых предрассудков, как, впрочем, и собственных неспособности или нежелания следовать правилам общежития. Какая-то часть рома интегрирована в чешское общество, в стране даже есть цыганские звезды, знаменитости вроде отличной джазовой певицы Ивы Биттовой, киноактера Зденека Годлы, «романо хип-хоперов» из группы Gipsy.cz и умелого хоккеиста национальной экстралиги. Большинству чехов эти примеры все еще кажутся исключениями из правил, подкрепляющими мнения о массовом неумении цыган работать, об их склонности к воровству, попрошайничеству, шумной назойливости, ничегонеделанию и нежеланию исправно вносить коммунальные платежи.

Невысокий уровень образования приводит к тому, что цыгане чаще всего трудоустраиваются мусорщиками, укладчиками брусчатки или какими-нибудь сборщиками металлолома, если вообще трудоустраиваются, а не нищенствуют на социальные пособия. Считается, что влиятельные цыганские семьи контролируют в Чехии «карусельный бизнес», заведуют луна-парками или связаны с торговлей наркотиками. Газеты периодически разражаются историями о странной гибели цыганского «барона» или неистовой свадьбе цыганского «принца», о махинациях с недвижимостью или поножовщине, в которую оказались втянуты рома. Подобная криминальная хроника, и вовсе не только про цыган, в любой стране обычное дело, но негативные стереотипы не побеждены бравурными отчетами о программе фестиваля ромской культуры Khamoro («Солнышко»).