Диковинные истории - Ольга Токарчук

Удивленная, я разглядывала большой светлый зал, разделенный на столовую и кухню: там стояли мощные многоконфорочные газовые плиты с духовками и хлебопечь, а на стенах висели огромные сковородки и полки с кастрюлями. Под окном царили раковины для мытья посуды, несколько штук в ряд, как на задах фабричной столовой. Столешницы обиты жестью, многое сделано не из пластика, а из металла, причем части скреплены выпуклыми винтами, совсем как на судне капитана Немо. Царившая здесь стерильная чистота сразу наводила на мысли о старинной лаборатории и докторе Франкенштейне с его рискованными экспериментами. Современными в этом помещении были лишь разноцветные контейнеры для сортировки мусора.

Сестра Шарлотта объяснила мне, что этой большой кухней, в сущности, уже давно никто не пользуется, сестры готовят себе на маленькой газовой плите или заказывают еду в одном из городских ресторанов. Сестра Анна, женщина в фартуке, оказавшаяся настоятельницей, добавила, что в шестидесятые годы, когда она здесь появилась, в монастыре было шестьдесят сестер с разных концов Европы.

– Когда-то здесь пекли хлеб. Еще мы делали сыр, пятнадцатикилограммовые головы. А теперь – для семерых – делать сыр и печь хлеб невыгодно… – начала сестра Шарлотта, словно собираясь поведать мне длинную историю.

– Для восьмерых! Нас восемь, – с оптимизмом продолжила сестра Анна. – Навещайте нас, пока будете там, – она указала подбородком в непонятном направлении, – на горе. Они тоже наши. Есть короткая дорога через пастбища, полчаса ходу.

Теперь кофейник переходил из рук в руки, и в чашки темным ручейком, от которого исходил пар, лился кофе. Потом ладони монашек энергично потянулись за порционными сливками. Старческие пальцы осторожно отгибали фольгу и вливали сливки в кофе. Затем отрывали фольгу и клали ее на язык, словно алюминиевую облатку. Язык ловко, одним движением возвращал фольге чистоту и безупречный блеск. Затем этот старательный язык обращался к пластиковой чашечке, чтобы извлечь из нее оставшиеся капельки жидкости. Сестры вылизывали сливки с удовольствием, ловкими, привычными и сотни раз повторенными движениями. Теперь следовало отделить от пластикового стаканчика бумажную полоску с названием. Ногти сестер безошибочно находили то место, где она была приклеена, и торжествующе срывали. В результате всех этих процедур перед каждой сестрой оказывалось три вида вторичного сырья: пластик, бумага и алюминий.

– Мы заботимся об окружающей среде. Мы, люди, – исключительный вид, и нам, если так пойдет и дальше, грозит вымирание, – сказала сестра Анна и заговорщицки подмигнула мне.

Одна из сестер захихикала:

– Вы правы, сестра, каждый год по одной, все четко, как в аптеке.

Старательно копируя их действия, я не заметила, как в кухню почти беззвучно вошла восьмая женщина и уселась рядом со мной. Лишь когда она пошевелилась, я повернулась и увидела молоденькую девушку в такой же рясе, как у пожилых монахинь. У нее была смуглая кожа, молодость которой оттеняли бледные старческие лица – словно на этой картинке ее рисовали последней, открыв новую коробку с красками.

– Это наша сестра Свати, – с явной гордостью представила ее настоятельница.

Девушка улыбнулась всем вместе и никому в отдельности, встала и начала раскладывать мусор по цветным контейнерам.

Я была благодарна настоятельнице, что она приняла меня здесь как старую знакомую. Зазвонил мобильник, и она начала вытаскивать из кармана всевозможные предметы: ключи, леденцы, блокнот, пластинку таблеток… Аппарат оказался старой «Нокией», можно сказать – допотопной.

– Да, – сказала она в телефон на том же странном диалекте. – Спасибо.

И, обратившись ко мне:

– Водитель тебя уже ждет, детка.

Я послушно позволила проводить себя по лабиринту старого здания к выходу, жалея о недопитом кофе. На улице меня ослепило майское солнце; прежде чем сесть в машину, я мгновение прислушивалась к концерту таяния снега. Отовсюду падали тяжелые капли: они стучали по крыше, по лестнице, по оконным стеклам, по листьям деревьев. Под ногами у нас образовалась бодрая речка, обращавшая эксцентричность снега в банальность воды и уносившая ее вниз, к озеру. Не знаю, почему, я подумала тогда, что все эти старые женщины в рясах с достоинством ожидают смерти. А я мечусь.

– У вас тут прекрасные условия для работы, взгляните, – сказала мне Дани, директор программы исследования. Она говорила по-английски с итальянским акцентом, хотя черты ее лица наводили на мысль о каких-то индейских, а может, дальневосточных предках. – Здесь будет ваш кабинет, чтобы попасть на работу, не придется даже выходить на улицу. – Она улыбнулась. Рядом с ней стоял мужчина в клетчатой рубашке, которая обтягивала уже наметившееся брюшко. – Это Виктор, руководитель программы.

Она сказала, что неподалеку проходит туристическая трасса и можно без особых усилий всего за три часа подняться на вершину величественной горы, которая, заметная отовсюду, заставляет думать, будто ты все еще находишься в долине.

Институт занимал современный бетонный корпус, в облике которого преобладали прямые линии. Алюминиевые ленты поддерживали огромные стеклянные плоскости, которые отражали неправильные формы природы, смягчая строгий силуэт здания. За ним стояло еще одно, большое, построенное, вероятно, в начале XX века и удивительно напоминавшее школу, тем более что рядом я заметила стадион, на котором играла в мяч группа подростков.

Я ощутила усталость, вероятно, из-за разреженного воздуха, а может, просто потому, что в последнее время постоянно чувствовала себя усталой. Я попросила проводить меня в комнату, где мне предстояло прожить несколько недель. Я нуждалась в послеобеденном отдыхе. Усталость накатывала около двух часов дня, я ощущала сонливость и тяжесть. Казалось, будто день переживает кризис, впадает в депрессию и не может от нее оправиться до самого вечера. Потом, около семи, снова начинает с трудом копошиться и бредет по направлению к полуночи.

Я не создала семью, не построила дом, не посадила дерево, все свое время посвятив работе, вечным исследованиям и сложным статистическим процедурам, которым всегда доверяла больше, нежели собственным чувствам. Самым крупным моим достижением является разработка психологического теста, при помощи которого можно исследовать психологические характеристики in statu nascendi, то есть еще не сформированные, не составившие систему, какую представляет собой зрелая личность взрослого человека. Мой «Тест на тенденции развития» быстро получил признание во всем мире и широко использовался. Благодаря ему я стала знаменита, получила звание профессора и жила себе спокойно, постоянно усовершенствуя детали процедур. Время показало, что ТТР дает процент верных прогнозов выше среднего и с его помощью можно с большой долей вероятности предсказать, каким станет человек и каков окажется вектор его развития.

Я никогда не думала, что всю жизнь буду делать одно и то же, заниматься одним делом. Мне казалось, что я – натура беспокойная, быстро загораюсь и быстро гасну. Интересно, если бы меня саму в детстве можно было обследовать с помощью моего теста, чтобы определить, кем я стану, – показал бы он, что я окажусь неутомимым, упорным глашатаем одной идеи, педантичным мастером одного инструмента?