Благодарю за любовь - Юлия Вознесенская

Виктор подозвал официантку и попросил счет. Черт! На лестнице не было ни души. Он осторожно заглянул вниз через перила — никого, и только тогда начал осторожно спускаться, стараясь держаться поближе к стене. На площадке пролетом ниже он увидел на стене телефон-автомат. Повинуясь внезапному импульсу, он достал из кармана мелочь, подошел к нему и снял трубку. Он набрал номер и, холодея, стал ждать ответа. Он не знал еще, что скажет Регине, но уже на что-то начал надеяться…

— Равич у аппарата! — раздался в трубке спокойный голос Артура. Ледяной ком отвалился от сердца, и Виктор повесил трубку. Страх начал таять в коленях, они подогнулись, и он сполз по стене. Минут пятнадцать он просидел так, в позе бродяги, опустив голову на руки, пока его не тронули за плечо.

— Эй, парень! Ты что, обкурился? Здесь не место для кайфа, сюда полиция каждые полчаса заглядывает. Вставай, иди на воздух! — Над ним стоял официант сверху, явно спустившийся по сигналу кого-то из посетителей. Виктор послушно встал и, не пускаясь в объяснения, спустился по лестнице и вышел на улицу. Он вдохнул холодного, как всегда свежего мюнхенского воздуха, и в голове немного прояснилось. А теперь домой, домой, домой! Потом горячий душ и немедленно в постель. Спать! Уснуть и обо всем забыть. А завтра с утра — к врачу. Видно, он действительно страшно простужен, отсюда и все эти бредовые мысли и страхи. Жаль, что рядом не будет ни Жанны, ни Милочки. Они бы нашли для него аспирин, уложили бы в постель, дали крепкого чая, успокоили бы, приласкали… Он оборвал себя: «Ну, хватит о милосердных женщинах! Ты бы еще Катерину вспомнил простуды ради!». На минуту из забвения выплыло лицо Катерины, приблизилось, поглядело на него с укором и почему-то с жалостью — и снова растаяло. И чего он так струсил, с чего предался угрызениям совести, когда его единственный по-настоящему тяжкий грех остался там, в России? А это так далеко, что не стоит о нем и вспоминать.

Виктор пришел к себе, и никто его нигде не поджидал, никто не встретил его в темном коридоре, никто не ждал и в пустой квартире. Хотелось сразу же нырнуть под одеяло, не разуваясь и не раздеваясь, как есть, но заставил себя разуться и раздеться и все-таки принял горячий душ, как и мечтал. Разогревшись и расслабившись, он забрался под одеяло и забылся тяжелым сном. А через некоторое время, кажется, недолгое, он проснулся от лютого озноба, встал, надел халат, а поверх одеяла набросил куртку, лег и постарался снова уснуть. Снова согрелся, уснул.

А под утро проснулся еще раз, мокрый как мышь. Он скинул куртку на пол, снял халат, который можно было выжимать, кинул его в угол и снова уснул, чувствуя, что головная боль не проходит во сне, а только притаилась и ждет, когда он встанет, чтобы снова на него накинуться.

Он еще спал тяжелым влажным сном, когда кто-то позвонил в дверь — настойчиво, требовательно, упорно. Позвонил так раз, другой, а потом начал жать на кнопку беспрерывно. Виктор с трудом поднялся, поднял с полу влажный и холодный халат, накинул его и пошел к двери.

— Кто здесь?

За дверь стояла тишина. Он подождал, не повторится ли звонок. Все было тихо, и тогда Виктор повернул ключ, торчавший в замке изнутри, медленно отворил дверь и вышел в коридор. Почему-то дверь при этом заскрипела, чего раньше он никогда не замечал. В коридоре никого не было, но весь он, от смутно сереющего окна в глубине и до выхода на лестничную площадку был уставлен вдоль стен огромными венками из черных еловых ветвей и темно-кровавых крупных роз, и от каждого венка на пол коридора ложилась черная лента с золотой надписью «Благодарю за любовь». Не было, не было на его счету столько обманутых женщин, их было гораздо меньше! Виктор отступил к своей двери, протянул руку, чтобы нашарить ручку, но тут от окна в конце коридора, оказавшегося почему-то распахнутым настежь, пахнуло холодом, и дверь, подхваченная сквозняком, захлопнулась раньше, чем он успел ее придержать. Не помня себя от охватившего его ужаса, он бросился к дверям на лестничную площадку, цепляя ногами за жесткие широкие ленты, и венки с глухим стуком падали у него за спиной. Он ударом распахнул дверь на площадку и кинулся к открытой двери лифта, но вдруг заметил, что в кабине лифта кто-то стоит, вжавшись в угол между входом и боковой стеной, а черная тень прячущегося отражается на тусклой алюминиевой панели задней стены кабины. Он бросился назад в коридор и побежал к своей квартире, на бегу в панике нажимая кнопки соседских звонков. Их одинаковый трезвон сопровождал его бег, но ни из одной квартиры никто не вышел. Добежав до своей двери, он собрал последние силы и с размаха ударил в дверь плечом — дверь не выдержала, что-то хрястнуло в замке, и он ввалился в свою прихожую. Он бросился из нее в комнату, захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной. Стоял и прислушивался, дрожа… И вот, как он и ожидал, хлопнула лестничная дверь и в коридоре зазвучали неторопливые размеренные шаги. Он стоял, прижимаясь спиной к двери, с ужасом ощущая ее фанерную хлипкость и для крепости обеими руками ухватившись за выступы дверного косяка, такие узкие, что у него сразу же от напряжения свело кончики пальцев. Но тот, кто был за дверью, не стал в нее ломиться, а позвонил, хотя конечно же видел, что дверной замок сломан! Позвонил раз, другой, настойчиво, требовательно. И Виктор не выдержал. Он развернулся, открыл дверь в прихожую, подошел к наружной двери и распахнул ее ногой… и проснулся. Болела нога, болело плечо. Перед глазами был ламинатный паркет, а не дверная поверхность. Повернув голову, он обнаружил, что лежит на полу возле кровати, голый и застывший. Он поднялся на четвереньки, с трудом приподнял тело и перевалил его на постель.

В дверь позвонили. Настойчиво, требовательно. Но у него не было сил даже пошевелиться. Позвонили еще раз и другой. Он лежал, не смея шелохнуться или громко перевести дух, чтобы шумом не выдать свое присутствие в квартире. Потом в коридоре зазвучали размеренные уходящие шаги, хлопнула дверь на лестницу, и все смолкло. Через минуту ему стало казаться, что упорные звонки в дверь и звук уходящих по коридору шагов были тоже продолжением его кошмарного сна. Нет, со всем этим надо как-то кончать, а то ведь можно и умом тронуться. Он встал, накинул халат, все еще влажный с ночи, но висевший на стуле, не валявшийся на полу, а вот когда он его поднял и повесил на спинку стула — этого он не помнил. Да наплевать! Дверь — вот что не давало ему покоя. Он подошел к ней, завязывая на ходу кушак халата, потрогал ручку, ключ — все было в полном порядке — и осторожно приоткрыл дверь. Что-то с шумом упало. Он выглянул. В коридоре никого не было, а перед дверью, на самой середине коридора лежал проклятый венок. Он подошел к нему, поднял и понес к окну: если оно открывается, он сейчас же вышвырнет эту гадость за окно. Окно открывалось, но только в верхней своей части — для проветривания. Виктор приставил венок к стене под окном, решив, что уберет его потом. Может быть. Или так и оставит — пусть убирают уборщицы. Подойдя к своей двери, он увидел на ней прикрепленный скотчем конверт с надписью «Виктору Гурнову». Он взял конверт, вошел в квартиру, прошел в комнату и сел на кровать. Разорвал конверт и достал письмо. Почерк был незнакомый, и он взглянул на подпись. «Иван Гурнов» — стояло под письмом. Он стал читать.