Один рыжий, один зеленый. Повести и рассказы. - Ирина Витковская

Все до одного они стали весьма успешными. Получив свои красные дипломы, моментально материализовались «там» – в основном в Штатах, женившись на стопроцентных американках… Некоторые занялись преподаванием, кто-то раскрутил собственный бизнес. Как говорится, я отдала тебе, Америка-разлучница…

Не скучно мне и сейчас. Я заведую кафедрой, готовлю аспирантов к защите, и вот теперь ещё Эдуард Евгеньевич. Я не могу внятно ответить на саркастический вопрос: «Зачем?». Только самой себе могу потихоньку признаться, что совершенного не выношу вида мятущегося, неуверенного, потерявшего себя мужчины. Каковым, собственно, и был в день «Ч» Эдуард Евгеньевич. Он будто не понимал, что происходит. Его преемник уже вовсю расхаживал по коридорам института, а бывший декан всё никак не собирался покидать свой кабинет. Никто не хотел с ним связываться. Высокое начальство находилось высоко – оно своё дело сделало, приказ издало, подчинённые справедливо полагали, что это игры великих, а воспреемник, видимо, царственно ждал, когда очистят помещение, торжественно вручат ключи и соберутся для чествования.

Эдуард Евгеньевич с безумным взглядом метался по кабинету, нервными пальцами туда-сюда перекладывал бумаги, выходил в приёмную, заговаривал с секретаршей, вжавшейся в стул и низко опустившей голову… Давал ей указания вызвать к себе того-то и того-то. Но никто не приходил.

Ситуация была ужасной. Приказ лежит в секретарской на столе, новый декан с практически занесённой через порог ногой стоит в приёмной, а Эдуард Евгеньевич всё никак не хочет понимать, что ему пора убираться с насиженного места прочь. Скажите, кто и что должен был со всем этим делать и взять на себя разрешение ситуации? Секретарша Анечка? Вошла бы в кабинет и сказала: «Давайте, Эдуард Евгеньевич, пожалуйте отсюда, у меня новый начальник». Или новый декан, распахнув дверь, заявил бы: «Эдуард Евгеньевич, очистите помещение, а если у вас есть какие-то вопросы, запишитесь на приём…» Или выстроившиеся в приёмной сотрудники, изображая хор, дружно пропели бы: «Бабай, уходи!» А?.. То-то и оно.

Ну тогда я и вошла в клетку, то есть в кабинет. Честно говоря, я уже была почти в таком же состоянии, как и он, поэтому не слишком хорошо помню последовательность своих действий. Вроде ерунду какую-то несла. Держала его за рукав и повторяла как попугай: «Пойдёмте, Эдуард Евгеньевич, не волнуйтесь, сейчас всё будет». Положила перед ним своё заявление о переводе с должности завкафедрой в преподаватели. Он долго не понимал, о чём речь, не мог сфокусировать взгляд на листе бумаги, потом наконец написал своё. И тоже повторял, как второй попугай: «Запомни, меня не снимают, я сам ухожу…» Как будто теперь кому-то до этого было дело…

Вот, собственно, и всё.

Дома в вечерней тишине громко, как набатный колокол, прозвучал звонок Вяземской: она уже всё знала. Моих сил хватило только на то, чтобы слабо простонать: «Машка, не ори, пожалуйста…»

– Да, уж что теперь орать-то, все без толку… – вдруг успокоилась Вяземская. – А знаешь, что самое интересное? Он ведь тебя теперь возненавидит за этот донкихотский акт… Не сомневайся!

Всё потом так и вышло. Но это уже другая история.

Прошло два дня. Я уже пережила тяжёлую реакцию подопечных на мой неадекватный поступок (Вяземская язвительно спрогнозировала, что это будет воспринято как плевок в лицо). Вместе мы пережили воцарение Эдуарда Евгеньевича, явившегося на кафедру бодрячком и объявившего, что «теперь здесь всё будет по-другому». Он определил научную деятельность кафедры как «эти ваши конспекции» и временно оставил нас, застывших в ожидании перемен…

Во вторник лекций у меня не было, но с утра позвонила секретарша Анечка и передала просьбу Нового ничем не занимать утро с девяти часов.

И вот я открываю старую дверь в кабинет нового шефа, о котором пока ничего не знаю, только то, что специальность у него не наша – он то ли биолог, то ли физик… Открываю и никого не вижу… Подхожу к столу, сажусь, верчу головой туда-сюда и вдруг слышу полузадушенное:

– Сейчас-сейчас…

Из-под стола выплывает… Гос-с-пади, совершенно лысое лицо! То есть да, не голова, а именно лицо! Лысые глаза без намёка на ресницы, лысые надбровные дуги, лысые, глянцевые щёки и подбородок без намёка хоть на какую-нибудь пробивающуюся растительность… Но физиономия довольно симпатичная.

– Ну-с, чем порадуем? – вопрошает он.

«Интересно, – думаю про себя, – Эдуарда Евгеньевича он уже приглашал?» Оказывается, нет, не приглашал – об этом в первую очередь. Всех заведующих кафедрами в общем порядке созовут на ознакомительное совещание завтра. А вот со мной… Меня ему, оказывается, рекомендовали. (Интересно кто?) Дело в том… он человек новый и, так сказать… в некотором роде… несколько далёк от нашей специальности. (Ну да, он же то ли физик, то ли биолог.) Поэтому… вы сами понимаете… В целях оздоровления работы факультета руководство ждёт от него идей. И не могла бы я… Он много слышал обо мне как о перспективном, подающем большие надежды учёном. Ведь мне это, наверное, совсем нетрудно?

В общем, мужик оказался симпатичный, с приятной, правильной речью, и действительно – ну как-то ему работать надо!? Оправдывать ожидания?.. Должен же кто-то войти в его положение! А мне это и впрямь совсем несложно.

Вечером, пересказывая беседу Машке, я услышала саркастическое:

– А ему в целях оздоровления работы факультета не хочется войти в твоё положение и вернуть тебя на прежнюю должность?

– Да ладно, при чём тут должность, – сконфузившись за «лысого», отозвалась я.

…Закончилась первая пара, я вышла из института, села в полупустой троллейбус и поехала домой. Обожаю это время. Час пик миновал. Идёт зачётная неделя, в троллейбусе только студенты. Я никогда не сажусь, а медленно бреду по салону, заглядывая в электронные книги, айпады и айфоны судорожно хватающихся за последнюю соломинку знаний студентов.

На заднем сиденье расположилось «воплощение филфака». Его давно немытые волосы пегого оттенка забраны в небрежный хвост и бесформенным кульком ещё раз заправлены под резинку, открывая узкое длинное лицо с бледной кожей и подслеповатыми глазами, часто помаргивающими из-за очков с толстыми стёклами. Тонкие пальцы с коротко остриженными ногтями держат не электронный девайс, а обычную книгу из университетской библиотеки, некоторые абзацы её подчёркнуты волнистой линией. Я чуть наклоняю голову и слегка скашиваю глаза, чтобы разобрать подчёркнутое. «Противопоставление именных групп по признакам референтности-нереферентности, отмеченное актуализаторами, аналогично противопоставлению по тем же признакам индикативной и не индикативной модальности в группе предикатов». Мысленно снимаю шляпу и иду дальше.

Сиденье у среднего выхода почти полностью занимает своей мощной спиной студент нашего факультета отделения адаптивной физической культуры Карапетян. Он делает головой возвратно-поступательные движения вправо-влево, вперёд-назад. Ритмично танцуют в такт только ему одному слышной музыке его коротко стриженый затылок, плечи и спина. Если бы со мной сейчас был какой-нибудь наивный пришелец с другой планеты, представитель марсианского университета, то я с гордостью представила бы ему Карапетяна как студента, готовящегося к сдаче предмета «Музыкально-ритмическое воспитание». Но, к сожалению, марсиан нет, а любому жителю нашей планеты абсолютно ясно, что Карапетян просто слушает дурацкую музыку.