Один рыжий, один зеленый. Повести и рассказы. - Ирина Витковская

А еще у средней двери у нас… сидящие лицом друг к другу студентки факультета международных отношений. Видимо, сдавали географию. Тут точно есть на что посмотреть. Фарфоровые личики, длинные шелковистые волосы, пухлые губки… Затейливо накрашенные глазки полны ужаса.

– Эт-т-а-а-а нечестна-а… Сдаём Бразилию… А ан-а-а спра-сил-а-а ста-а-лицу Польш-и-и… – жалуются губки справа.

– Нельзя-а-а-а… – поддакивают губки слева, тогда как губки напротив производят мелкие шлёпающие движения, словно жуют что-то неведомое:

– Эт-а-а-а подла-а-а… Никто не обяза-а-ан…

Я оглядываюсь и с нежностью ищу глазами филфак.

Выйдя из троллейбуса, захожу в магазин. Так… кефир, килька, пельмени, зелёный лук. Всё, что любит папа, ибо каждодневный путь домой – через свидание с ним, пусть и кратковременное…

Папа на покрытом прожжённой клеёнкой столом паяет прохудившуюся кастрюлю, дымя жутким инструментом, от которого идёт непередаваемо смердящий запах. Он сосредоточенно тыкает чёрным носиком паяльника в припой и громко сопит. Я притуляюсь рядом, елозя на занозистой табуретке, и жалуюсь на сволочизм Эдуарда Евгеньевича. Я это делаю всегда, когда бываю у папы, и, надо сказать, никогда в жизни он не дал мне понять, что всё это слышит. Он просто шуршит чем-то там по хозяйству, я изливаю ему свои проблемы, а потом мы вместе пьём чай и расстаёмся, довольные друг другом. Но сегодня…

– А дай-ка мне его телефон, – неожиданно прерывает меня папа.

– Чей? – не понимаю я.

– Да твоего… Эдуардыча.

– Евгеньича, – машинально поправляю я и, моментально охрипнув, жалко спрашиваю: – Зачем тебе?

– А позвоню-ка я твоему Эдуардычу, – раздумчиво произносит папа, не отрываясь от своего занятия. – А обматерю его как следует…

Эта фраза прозвучала у него так душевно, что моё сердце пропустило удар, а я отчётливо поняла: позвонит и обматерит.

Гос-споди, ещё и это. Расслабилась, дура ненормальная. Сто раз одно и то же. Папу надо беречь. У него тоже есть нервы. Нечего выливать на него свой негатив! Я вскочила с табуретки, придумав причину срочного убытия, похватала свои пакеты, пометалась по кухне, больно натыкаясь на папину винтажную мебель, и как ошпаренная вылетела из квартиры.

Всё, с этого момента – только здоровье, здоровье дяди Моти, правнук и позитивное враньё о моих делах на работе!.. Я ускорила шаг. Сердце больно кольнуло воспоминание о наших с папой уютных посиделках с моими откровениями… Всё, окно закрыто. Нечего было и начинать.

В смятенном состоянии я как-то очень быстро долетела до дома. Поднялась на третий этаж и вставила ключ в замочную скважину. Замок открылся с одного оборота. В квартире явно кто-то был. Кто?

Утихомирив дыхание, я на цыпочках прокралась в комнату. Уф! В комнате за столом сидел Пётр, любимый, единственный внук пяти лет и, возя носом по бумаге, ожесточённо штриховал очередное безумное произведение на листе формата А3.

Пётр поднял голову, помигал глазами в гарри-поттеровских очках, улыбнулся и снова принялся яростно возить карандашом по бумаге. Я взглянула на лист. Как всегда, рисунок не идентифицировался ни с чем существующим на Земле. Пётр, словно догадавшись о моих затруднениях, опять поднял голову и снисходительно пояснил:

– Птичка-уголовник. По фамилии Лесняк.

У меня вдруг сразу проявилась противная слабость в ногах.

– У… уголовник?

«Чёртовы родители, – пронеслось в голове, – Ну откуда у ребёнка, которому только-только исполнилось пять, такая лексика?»

– Конечно, – солидно продолжал Пётр, – уголовник, потому что живёт в самых дальних уголках леса.

Я облегчённо засмеялась, обошла стол, обняла худенькие плечики и положила подбородок на тёплую детскую макушку.

– А с кем ты здесь, собственно? Мама? Папа? Дедушка?

– А нету никого, – легко махнул рукой Пётр, – у всех дела. Я их отпустил.

Чёртовы, чёртовы, чёртовы родители! Чёртов дед!

Стриженая голова оторвалась от рисунка и повернула ко мне лицо. Увеличенные круглыми стёклами глаза ласково остановились где-то в районе моих сердито сведённых бровей.

– Не парься, Дарьюшка, – снисходительно произнёс внук и положил свою лапку мне на руку. – Ты тоже можешь идти. Я взял на себя ответственность… Ничего не случится.

Я крепко-крепко зажмурилась, с трудом удержав готовые пролиться наружу солёные капли. Он взял на себя ответственность! Господи, неужели это единственный мужчина, который?..

О них оказалось невозможным не споткнуться взглядом, находясь в полупустом вагоне метро. Они были разными – один рыжий, другой – зелёный, но составляли единую пару. Ботинки, надетые на вытянутые в проход девичьи ноги в чёрных колготках. К ним прилагалась короткая белая шуба из странного меха (может, козла?) с длинными и прямыми, как дождь, прядями шерсти. Голову и шею венчали рыжая мужская шляпа и небрежно повязанный рыжий шарф. Под шляпой – бесшабашно-весёлые зелёные глаза и красивые ровные зубы. Добавьте ещё маленький рост чуда и пять-семь килограммов лишнего веса – портрет готов. Пройти мимо было просто невозможно. Он и не прошёл, а плюхнулся рядом.

– Э-э-э… девушка, – глубокомысленно начал он, – как вам нравится «Царь Эдип»?

– Который из трёх? – мгновенно отреагировала она.

– А их три? – изумился он.

– Вообще-то пять, но до нас дошли только три, остальные безвозвратно утеряны в процессе исторической свистопляски.

– Филфак, – догадался он.

– МГУ, – уточнила она, – золотом на лбу, – и протянула маленькую ладошку: – Стаска. Для друзей Чичона, в переводе с итальянского – пухлик.

– М-м-м… Матвей, – с запинкой произнёс он, удивляясь лёгкости и приятности знакомства.

Стаска замерла, вглядываясь в облик нового знакомого. Надо же… Её любимое имя. Матвей… Главный герой фэнтези-романа, написанного ею в десятом классе. Она усмехнулась, вспоминая тот год: ночные вдохновения, каракули под партой, потусторонний вид на уроках и пазлы сюжета в голове… Этот совсем не похож на своего литературного тёзку. Длинный, худой, но какой-то очень гармонично-стремительный, что ли. Круглые тёмные глаза-камешки, а волосы… Самое замечательное, пожалуй, волосы… Длинные, блестящие, но очень легкие, словно стоящие вокруг головы и мгновенно реагирующие на каждый поворот головы хозяина. «Очень милый», – подумала Стаска.

– А это – цитата? – Матвей дотронулся пальцем до края её шляпы.

– Конечно! – моментально «вернула мяч» Стаска и запела: – Чинчи-ринчи…