Хранители Черной Земли - Вера Юдина

– Но все же…

– Я понимаю твои чувства, сынок, но мы должны сделать то, что не завершили много лет назад. Я верну власть и великую землю. Я верну на престол законных наследников великих богов. Та-Кемет снова станет великой и процветающей страной, с самыми могущественными правителями, и прославится своими делами. Я верну народу непоколебимую веру в их царей. Но сначала мое сердце жаждет мести. Мести кровавой и беспощадной. Эта женщина заслуживает смерти, и рука моя не дрогнет над ее головой.

Хуфу грустно посмотрел на отца. Исида не была родной матерью фараонов. Фараоны по законам богов были рождены от земной женщины, но великая богиня всегда очень трепетно относилась к мальчикам. Она воспитывала их как своих собственных детей. Дарила им тепло и любовь. Поэтому Хуфу не хотел верить, что эта отважная и чуткая женщина могла предать своего единственного законного супруга.

Много веков назад на земле Та-Кемет царили свои правила и законы. Прежде все фараоны являлись прямыми потомками богов, живым воплощением небесной силы на земле. Но после того, как Осирис исчез, на Черную землю пришел хаос, люди перестали верить в своих богов. Они отвернулись от веры, которая много веков поддерживала порядок и равноправие.

Последней божественной дочерью, правившей на земле, стала царица Нитокрис, но после крупного восстания рабов в ее царстве наступил голод, и смерть поразила каждого посмевшего выступить против своей правительницы. Несколько лет Нитокрис боролась за трон, пытаясь убедить людей, что без божественной силы они погибнут и утратят знания предков, но все тщетно. И когда один из главарей народного восстания напал на младшего брата царицы и зверски убил того, Нитокрис отвернулась от своего народа. Никто до сих пор не знает, куда именно отправилась царица в сопровождении своих самых верных подданных. Просто однажды целый город с придворными, небольшой армией, жрецами и рабами, сохранившими верность царской власти, исчез, не оставив даже следа. В истории этот период отразился лишь столетним затишьем. Ни один источник не мог с точностью назвать причину этой бреши в истории самой великой и непобедимой империи. Сто лет, ни больше ни меньше, понадобилось жителям долины Нила, чтобы возродить жизнь. Но не было уже тех великих дел, боги больше не помогали своим подданным. И лишь тексты, нанесенные на памятники архитектуры древних зодчих, восславлявшие правителей и богов Древнего царства, несли на себе память о тех великих временах, когда на земле господствовали боги.

Многое изменилось с тех пор в долине. Люди осознали свою слабость и пытались вернуть расположение богов, воспевая им молитвы, строя для них масштабные храмы, по площади равносильные современному городу, приносили жертвы, сочиняли гимны, но все было тщетно. Боги оставили людей навсегда.

Битва, которая стала решающим фактором в начале восстания людей, состоялась между Осирисом и Сетом. Преданный коварным братом, Осирис вызвал того на поединок. Много легенд ходило о самом исторически важном сражении, но лишь Осирису было известно, что в тот миг, когда его меч завис над головой Сета, рука бога смерти дрогнула, и он отступил, не сумев убить родного брата. Именно его нерешительность нарушила ход истории, и люди, увидев слабость в своем боге, засомневались в его силе. Тогда и началась история многовекового народного восстания, завершившегося изгнанием богов из Черной земли.

После сражения Осирис заточил тело брата в темнице, а душу спрятал на темной стороне луны, чтобы никто и никогда не смог освободить коварного Сета.

Когда Исида узнала о таком исходе битвы, она пришла к своему законному супругу и опоила его, а затем, использовав его же силу, разделила сущности Осириса, разбросав их в разных концах Черной земли. Фараоны, с трудом удерживавшие свою власть, отправились на поиски отца, но их постигла та же печальная участь. Вот так случилось, что три фараона и великий бог смерти несколько тысячелетий провели каждый в своей темнице. И лишь волей случая им удалось вновь вернуться, чтобы предъявить права на владения Черной землей.

– Как бы больно мне ни было осознавать это, но лишь Исида знала мои слабые места. И лишь она одна осмелилась произнести против меня свои заклинания, – грустно признался Осирис.

Хуфу тяжело вздохнул и сделал глоток лимонада, не желая больше продолжать разговор, так терзавший умы их обоих.

В то время, пока Осирис и Хуфу предавались воспоминаниям, Менкаура воспользовался временной свободой. Лишенный тотального контроля, предприимчивый фараон поймал щупленького матроса, шныряющего туда-сюда по палубе.

– Достань мне божественного нектара, – требовательно проворчал Менкаура, когда матрос вопросительно уставился на фараона.

– Чего? – спросил матрос.

Новые пассажиры «Осириса» разговаривали на странном наречии, конечно, их язык был чем-то похож на современный коптский, но все же отличия были явными, и экипаж судна не сразу понимал, что они требуют.

– Напиток, – растягивая слово, повторил Менкаура.

– А, лимонад, – догадался матрос.

Он уже собирался броситься исполнять приказ, когда Менкаура схватил его за руку и отрицательно покачал головой.

– Да нет же, глупый ты сын барана. Не ту дрянь, которой ты потчуешь моего отца. Мне нужен напиток, разжигающий кровь.

Матрос вопросительно сдвинул брови и уставился на фараона, и тут догадка пронзила его. Он просиял и воскликнул:

– Одну минуту.

Появился он уже с бутылкой виски в руке, гордо размахивая ей в воздухе. Испугавшись, что отец может заметить, что именно матрос ему несет, Менкаура демонстративно вытаращил глаза и хлопнул себя по лбу, предупреждая матроса, что так афишировать царское желание выпить не надо. Матрос попался догадливый. Он осторожно оглянулся, проверяя, не привлек ли его жест ненужного внимания, и спрятал бутылку за пазуху.

Когда заветный напиток оказался в дрожащих от предвкушения руках фараона, матрос растянулся в довольной улыбке и заявил:

– Сто долларов.

Пришла очередь Менкаура удивляться странным словам щуплика. Он посмотрел на матроса сверху вниз и злобно оскалился.

– Что ты сказал? – прогремел он.

Матрос весь сжался от ярости, мелькнувшей в глазах фараона, но позиции свои не сдал. Долгие годы лишений и голода сделали египетский народ бесстрашным там, где дело может обернуться неплохой выгодой, и он, собравшись, повторил:

– Сто долларов.

Непонятно, что осадило фараона: либо наглость, которую проявил отважный человечек, либо алчность, мелькнувшая в его глазах, но Менкаура, уже имевший опыт торговли в новом времени, тяжело вздохнул и спросил:

– А сколько это на золото?

Глаза матросика блеснули, он, закусив губу, воззрился на золотой браслет, отделанный сапфирами, украшавший руку фараона. Менкаура, уловив его взгляд, снял браслет с руки и протянул его матросу. Когда щуплик уже собирался засеменить прочь, Менкаура положил ему руку на плечо и, лукаво улыбнувшись, произнес: