Царь живых - Виктор Точинов

Она перечитывала всю изданную на эту тему ахинею. Она пересмотрела идиотские кассеты с дракульно-вурдалачьей тематикой. Она сдуру сунулась в некое оккультное общество. (Для экономии места и времени скажем одно – пять-шесть статей УК по тем оккультистам плакали. Давно и горько.) Наконец – рисковая девчонка! – она пригласила Наю в гости.

Ная пришла. Ная отбрасывала тень и даже отражалась в зеркале. Ная без опасения и без видимых глазу последствий взяла в руки протянутую Наташкой библию. Ная согласилась примерить якобы недавно купленный Наташей серебряный крестик – опять же без последствий. Ная докушала-таки котлету, концентрация чеснока в которой превышала предельно допустимую раз в десять. Тут последствия были – несколько замедленный темп жевания и брезгливо сморщенный носик. Но их стоило отнести на естественные погрешности и допустимые ошибки эксперимента.

Результаты смелого опыта можно было толковать двояко.

Либо Наташа все же сошла с ума, а Ная самая обыкновенная девушка. С редким, правда, именем.

Либо во всех дебильных книгах и кассетах не было ни слова (кадра) правды.

Дальнейшая фабула (без терзаний) была проста.

Или Ная затаила обиду на Наташу за ее котлетный тест, или были другие причины, но она долго не появлялась и не звонила. Не так давно появилась. С глубоким периодонтитом. – Необходим был рентгеновский снимок.

И его сделали.

– Я, конечно, не Кювье, – задумчиво сказал Ваня, рассматривая снимок. – Но, по-моему, твоя подруга – человек странный и малосимпатичный. Я имею в виду – в рентгеновских лучах. А в жизни она ничего…

– Да, она красивая, – равнодушно сказала Наташа. И не слышалось в ее словах ни радости за подругу, ни зависти.

Наташке было все равно. Гораздо больше ее интересовало строение и функциональное предназначение нижней челюсти Наи.

Ваня, конечно, не был Кювье. И даже в рентгеновских снимках разбирался слабо. Но суть была ясна…. Наташа тоже не приходилась Кювье родственницей, и объяснения ее пестрели предположительными глагольными формами и сослагательными наклонениями. Но суть была ясна. Почти ясна.

На деформировавшейся (по неизвестным причинам) челюсти имело место некое образование (тоже неизвестной этиологии) – предположительно группа мышц неизвестного назначения, расположение которых позво…

Проще говоря, нижние четвертые премоляры Наи торчали из десен на треть размера своей коронковой части. И могли выдвигаться – на всю рабочую длину. Действительно, странно и малоприятно.

К тому же в мутировавших зубках возник дополнительный канал. Сквозной, открытый наружу – и чем-то заполненный. Ваня не хотел даже гадать – чем. И особенно – говорить об этих догадках Полухину.

Утомленный Полухин, кстати, дремал в это время на диване… (На весть об уходе Вани из “Хантера” он отреагировал равнодушно: а-а-а-а, тогда и я уйду – и зевнул.)

Устав продираться сквозь дебри непонятных терминов, Ваня спросил самое главное:

– Где она сейчас? Ная?

– Две недели никто трубку не берет… Я трижды ездила, не заставала, никто из соседей ничего не знает… Она одна живет… жила…

Ваня молчал. Он задал все вопросы. И получил все ответы. И знал – все это правда. Он размышлял.

Мельничук не сказал, когда начались игры в Дракулу… Но “Хантер” последние две недели на охоту не выезжал, это точно. Интересные, однако, совпадения получаются… Первый после перерыва выезд – и тут же напарываемся на спящую прекрасную вампиршу… Ладно, пусть будет совпадение. Бывали и покруче.

Тут вариантов два. Либо Ная (или нечто, бывшее раньше Наей) по-прежнему ночует в подвале… Стоп. Ночует? а не днюет ли? ночь тогда начиналась… закаты сейчас поздние… Славку она укусила в третьем часу… Проснувшись… Тогда…

Ваня оборвал себя, поняв, чем занимается. Он уже начал работать. Он уже планировал операцию. Банальную такую операцию. Охоту на вампира. Да-а…

Наташка тоже молчала. Она своих вопросов не задала. Но должна была задать…

– Почему ты мне поверил? – начала она с наименее трудного.

Ваня молчал. Наташка в упор смотрела в серые, широко расставленные глаза. Ваня молчал. Обсуждать после всего еще и загадочный дар…

– Потому что ты говоришь правду, – сказал он. – И я был в том подвале…

С подвалом был связан ее второй вопрос, и очень не хотелось его задавать… Но она задала.

– Ты убивал? – сказала Наташа. – …Людей?

Она ждала что-то вроде сбивчивых ночных излияний Полухина, только в более осмысленном варианте. Оправданий. Оправданий себя. Оправданий себя перед своими мертвыми…

Он сказал:

– Да. Так было надо. Помолчал и добавил:

– Та охота завершилась. Навсегда. И, по-моему, – начинается новая. У меня есть мысль, как легко отыскать твою подругу… Бывшую подругу… Даже если она не ночует на фабрике.

И Наташа поняла, что она не одна. Теперь —.не одна. Пять месяцев одиночества закончились.

Где-то далеко пела труба.

И Ваня ее слышал.

Вы спросите: что это за труба? Не есть ли это слуховая галлюцинация автора?

Нет.

Это, знаете ли, такой литературный прием. Называется рефрен. Задает некий ритм произведению. Поэма все-таки (см. подзаголовок)*.

* Примечание соавтора: о причинах удаления упомянутого неудачного подзаголовка см. в предисловии.

Поэма о Воинах.

А главное качество Воина не объем бицепсов, не скорость реакции, не меткий глаз и острый слух, не умение использовать в качестве оружия всё – от баллистической ракеты до зубочистки.

И не способность, отвердев сердцем, смотреть, как гибнут другие, – и, переступив, уверенно шагать к победе.

И даже не умение правильно выбрать цвет знамен.

(Битва идет давно, знамена опалены и пропитаны кровью, и глаз с трудом отличает одно от другого – смотреть надо сердцем.)

Даже не это.

Главное качество Воина – музыкальный слух.

Речь не о гуслях-балалайках и прочих гудковых, клавишных, щипковых, смычковых и ударных. И даже не о загадочном инструменте синтезаторе, пользующие который думают, что и из него льется музыка…

Речь о трубе.

Труба звучит всегда.

И главное – ее услышать.

Вовремя.

Майор Мельничук, когда ехал сюда, не понимал – зачем едет. Модус вивенди последнего случая вообще уже ничему не соответствовал.