Пластилин колец - Дуглас Кенни

Сказав так, она вытащила из кустов большой сундук и извлекла из него несколько чудных вещиц.

– Для Артопеда – драгоценности короны, – молвила она и поднесла удивленному королю грушу, ограненную подобно брильянту, и воробьиное яйцо размером с изумруд.

– Для Фрито – нечто волшебное, – и в руке у хобота оказался дивный хрустальный шарик, внутри которого порхали снежинки.

За ними и все остальные члены отряда получили в дар нечто удивительное и роскошное каждый: Гимлеру досталась годовая подписка на "Эльфийскую Жизнь", Ловеласу дорожный набор для игры в Ма-джонг, Мопси баночка Клеверного Бальзама, Пепси пара салатных вилок, Бромофилу велосипед фирмы "Швайн", а Сраму канистра с репеллентом.

Путешественники быстро попрятали подарки среди прочего, уже уложенного на плоты необходимого в странствии снаряжения, включающего веревки, банки с говяжьей тушенкой, несколько тюков копры, волшебные плащи, позволяющие сливаться с любым окружением, будь то зеленая трава, зеленые деревья, зеленые скалы или зеленое небо; альбом "Драконы и василиски мира"; ящик собачьих галет и ящик польской водки.

– Прощайте, – молвила Лавалье, когда отряд кое-как разместился на плотиках. – Дальний путь начинается с первого шага. Человек – это не остров.

– Ранняя птичка червя получает, – промолвил Килоперц.

Плоты соскользнули в реку, а Килоперц с Лавалье погрузились на большого, переделанного под ладью лебедя и некоторое время плыли рядом с плотами, причем Лавалье, сидя у лебедя на носу, пела голосом, томящим душу, подобно дроби стальных барабанов, древний эльфийский плач:

Даго, Даго, Лэсси Лима ринтинтин

Янки уницикл рамар ротор ют

Тельстар алоха сааринен кларет

Никсон камера импала десото?

Гардоль масла телефон лумумба!

Чаппакуа хаватампа мюриель

Твою мог что хоти делай, бвана,

Но ти выпить не поима!

Комсат мельба рубайат нирвана

Гарсиа и вега гайавата алу.

О митра, митра, скора мне капута!

Волдари валдера, ля ви се ля ви,

Хони соут ла ваш квирит,

Хони соут ла ваш квирит.

("Ах, падают листья, увядают цветы, и все реки впадают в Республиканскую партию. О Рамар, Рамар, помчись, словно ветер, на своем одноколесном велосипеде и предупреди речных нимф и королев кокаина! Ах, кто будет теперь сбирать земляные орехи и пировать средь подстриженных ровно деревьев? Кто теперь станет ощипывать наших единорогов? Видишь, куры уже смеются? Увы, Увы!" Хор: "Мы – хор, мы со всем согласны. Согласны, согласны, согласны, согласны.")

Когда крошечные плотики один за одним скрывались под берегом, следуя изгибу реки, Фрито в последний раз обернулся и как раз успел увидеть, как Госпожа Лавалье в принятом у древних эльфов жесте прощания, засовывает палец себе в глотку – в то место, откуда растет язык.

Бромофил устремил взоры вперед, туда, где за речными излучинами едва-едва показалось солнце.

– Ранняя птичка гастрит получает, – пробормотал он и крепко заснул.

Столь велико было очарование Лодыриена, что хотя путешественники провели в этой волшебной земле всего одну ночь, им она показалась неделей, и Фрито, плавно несомый рекой, преисполнился вдруг неясного страха, – ему стало казаться, что времени у них осталось всего ничего. Он вспомнил о полном зловещих предзнаменований сне Бромофила и, вглядевшись в спящего воина, впервые заметил пятно на его челе, как бы от высохшей крови агнца, большой меловой крест на спине и черную метку размером с дублон на щеке. На левом плече Бромофила сидел огромный, недобрый на вид стервятник – сидел, ковырял в зубах и пел дурацкую песню про каких-то трупиалов. Вскоре после полудня русло реки начало сужаться и мелеть, а вскоре за этим путь отряду преградила громадная бобровая плотина, из нутра которой до путешественников донеслись мрачные шлепки бобровых хвостов и зловещий вой турбин.

– Я полагал, что путь на Крутобокие Острова свободен, – сказал Артопед, – но ныне вижу, что слуги Сыроеда и здесь уже поработали. Дальше нам по реке не проплыть. Путешественники подгребли к западному берегу и, вытащив плоты, второпях позавтракали луной и грошем.

– Ох, боюсь, подгадят нам эти скоты, – сказал Бромофил, махнув рукой в сторону нависающей над ними бетонной плотины. Словно в ответ на его слова, некая массивная фигура, нетвердо ступая, враскачку двинулась по каменному берегу в сторону путешественников. Фута, примерно, в четыре ростом, очень темнокожая, с похожим на кусок запеченного мяса хвостом, в черном берете и в скрывающих поллица темных очках.

– Ваш покорный слуга, – низко поклонившись, прошепелявила эта странная тварь.

Артопед подозрительно разглядывал негодяя.

– А ты кто такой? – спросил он наконец, и рука его пала на рукоять меча.

– Безобидный путешественник вроде вас, – ответило бурое существо, в подтверждение хлопнув оземь хвостом. – Мой конь расковался или лодка утопла, никак не могу запомнить.

Артопед облегченно вздохнул.

– Ну что же, милости просим, – сказал он. – А я уж испугался, что вы, может быть, какой-нибудь лиходей.

Странное существо снисходительно рассмеялось, показав пару передних зубов размером с плитки-кабанчики, какими выкладывают ванные комнаты.

– Это навряд ли, – сказало оно, жуя в рассеянности кусок разбухшей в воде лесины. Затем существо громко чихнуло, и темные очки его упали на землю.

Ловелас испуганно ахнул.

– Черный Бобер! – отшатнувшись, воскликнул он.

В тот же миг в ближнем лесу послышался громкий треск и на невезучий отряд обрушилась объединенная банда завывающих урков и рычащих бобров.

Артопед вскочил на ноги.

– Эвиндюр! – воскликнул он и, обнажив Крону, протянул ее рукоятью вперед ближайшему урку.

– Рахат-лукум! – возопил Гимлер, разжимая пальцы, чтобы из них упало на землю его тесло.

– Вазелин! – произнес Ловелас, поднимая руки.

– Ipso facto(*1)! – проворчал Бромофил, и расстегнул перевязь своего меча.

Пока остальные торопливо сдавались, Срам подскочил к Фрито и ухватил его за локоть.

– Пора рвать когти, бвана, – сказал он, набрасывая на голову шаль, и оба хоббота соскользнули на плот и отплыли от берега прежде, чем набегающие урки и их неуклюжие союзники успели заметить пропажу.

Вожак урков сгреб Артопеда за грудки и свирепо встряхнул.

– Которые тут хобботы? – взревел он.

Артопед повернулся туда, где только что стояли Срам и Фрито, потом туда где скорчились, стараясь быть понезаметнее, Мопси и Пепси, и наконец туда, где прикинувшись мертвыми, лежали Гимлер и Ловелас.