Пластилин колец - Дуглас Кенни

Обуреваемый алчным нетерпением Гуляш согласился и ослабил путы на руках и ногах Пепси.

– Теперь принеси сюда факел, а то ничего не видно, – сказал хоббот.

– Гнаш любдуб! – воскликнул на своей пакостной тарабарщине распалившийся урк, кое-как ухватывая оставшейся рукой и факел, и клинок.

– Хочешь, давай я твой меч подержу, – предложил Пепси.

– Кныш Снарк! – невнятно согласился изверг и нетерпеливо взмахнул факелом.

– Значит так, вот это Мучнистые горы, а вот здесь Эманац,

– говорил Пепси, ковыряя землю острием сверкающего клинка.

– Кришна римский-корсиков!

– …а это Большая Дорога…

– Гракли богард!

– …а вот это твой желчный пузырь, прямо над потрохами!

– Грюк! – возразил урк, опадая на землю и распахиваясь, словно наволочка, сверху донизу. Пока из него с шумом сыпались внутренности, Пепси освободил Мопси, и оба, крадучись, стали пробираться сквозь боевые порядки урков, надеясь, что воины, занятые приготовлениями к битве, которой определенно предстояло разразиться с первыми лучами солнца, их не заметят. Обходя на цыпочках ораву бойцов, точивших свои жуткие ножи, хоботы слышали, как урки под дерганный ритм, отбиваемый одним из них железным шлемом на собственном затылке, наполовину поют, наполовину отрыгивают песню. Странными и режущими ухо казались кравшимся во тьме хобботам ее звуки:

От Чертогов Хезадума

И до берегов Лютуи

Бьемся мы за Сыроеда

Зубом, когтем и коленом…

– Чшшшш, – прошептал Пепси, когда оба выползли на карачках в открытое поле, – старайся не издавать ни звука.

– Ладно, – прошептал Мопси.

– Это кто еще тут шепчется? – пророкотал в темноте голос, и Пепси почувствовал, как чья-то лапа с отросшими ногтями сгребла его за грудки. Не долго думая Пепси саданул в темноту когтистой ногой и дал стрекача, оставив урка-часового кататься по земле, держась за единственное на его теле место, не защищенное ни доспехами, ни армейским страховым полисом. Хобботы пулей пронеслись мимо ошарашенных урков.

– В лес! В лес! – кричал Пепси, ныряя, чтобы увернуться от стрелы, едва не расчесавшей ему шевелюру до самой кости. Со всех сторон хобботы, мчавшие к лесу, обещавшему им безопасность, слышали крики и разнообразные сигналы к бою, ибо на их счастье именно в эту минуту раздалось свирепое "мэ-э-э-э" то Реготуны принялись выдувать в боевые рога призыв к атаке. Нырнув под деревья, хобботы испуганными глазами наблюдали за нападением кровожадных бараньих властителей на урков, слушали как сливается воедино вырывающееся из сотни глоток воинственное блеяние. Забыв о сбежавших пленниках, урки держали оборону, а на них одна за другой накатывали шерстистые волны смерти, и боевые метлы гулко стучали по черепам, имевшим целый фут в толщину. Затем до слуха хобботов стали доноситься издали вопли и звуки ударов, а сами они, открыв рты, наблюдали за страшной резней. Урки все-таки подались назад перед превосходящими силами противника, и хорошо натасканные мериносы принялись метаться из стороны в сторону, лягаясь и кусаясь, ибо они были обучены не меньшему числу грязных трюков и подлых приемов, чем их впавшие в неистовство всадники. Хобботы увидели, как горстка урков побросала серпы и начала размахивать белым флагом. Победители, широко улыбаясь, окружили их и принялись сечь и рубить, перекидываясь, будто футбольными мячиками, урочьими головами. Хохоча, словно безумные, веселые бойцы радостно избавляли вражьи трупы от бумажников и прочей начинки. Пепси и Мопси, безуспешно борясь с тошнотой, отвратили лица от жуткой сцены.

– Хо-хо-хо! – засмеялся кто-то совсем рядом. – А эти пастушки шутить не любят.

Мопси и Пепси со страхом оглядели зеленеющие деревья. Они определенно слышали низкий, рокочущий голос, но столь же определенно никого рядом не видели.

– Але? – неуверенно спросили они.

– Не "але", а хо-хо-хо, – откликнулся голос.

Братья принялись обшаривать глазами лес в поисках источника смеха, но не смогли обнаружить его, пока не мигнули огромные зеленые глаза – только тогда Мопси и Пепси углядели прямо перед собой великана, почти заслонявшего высокие деревья. Челюсти хобботов отвисли при виде колоссальной фигуры ростом в целых одиннадцать футов, стоящей, застенчиво свесив вдоль тела руки. Великан был зелен с головы до ступней (размер пятьдесят шестой, полнота третья). Широкая, бледно-зеленая улыбка раздвинула его щеки, и чудище вновь засмеялось. Кое-как совладав с челюстями, хобботы заметили, что великан совершенно гол, если не считать сплетенной из петрушечьей зелени набедренной повязки и нескольких капустных листьев в похожих на перья волосах. В огромных лапах великан держал по пакету мороженной зеленой фасоли, а колоссальную грудь его украшал транспарант, сообщавший: "Только сегодня! На каждую коробку кукурузного пюре пять центов скидки!"

– Нет, нет, – простонал Пепси, – это… этого быть не может!

– Хо-хо-хо, а вот есть же однако, – расхохоталась огромное существо, наполовину человек, наполовину кочан капусты. – Прозываюсь я Древоблуд, Владыка Ди-Этов, а еще часто называют меня Царем Горо…

– Не говори таких слов, не надо! – выкрикнул Мопси, в ужасе зажимая волосатые уши.

– Да ты не боись, – усмехнулся приветливый овощ. – Я желаю жить с вами в мирабели.

– О нет, нет! – стонал Пепси, грызя в помрачении галстучный зажим.

– Пошли-пошли, – сказал великан. – Я вас познакомлю с моими поддаными, что проживают в лесу. Вот им редистость-то будет! Хо-хо-хо! – и зеленый морок согнулся пополам, радуясь собственному каламбуру.

– Умоляю вас, умоляю, – взмолился Пепси, – мы не вынесем этого, после всего, что нам пришлось пережить.

– Я вынужден настоять на своем, друзья мои, – сказал великан. – Народы моего царства отправляются на войну со злым Сарафаном, пожирателем клетчатки и другом черных сорняков, с каждым днем все злее угнетающих нас. Мы знаем, что и вы враждуете с ним, а потому вам придется отправиться с нами и помочь одержать победу над этим диэтоубийцей.

– Ну что же, – вздохнул Пепси, – Ну ладно. Если надо…

– …значит надо, – вздохнул Мопси.

– Да не вздыхайте вы так, – успокоил хобботов великан, вскидывая их на свой изжелта-зеленый загривок. – Быть Владыкой Ди-Этов тоже не сахарная свекла – хо! – особливо при моем-то проворстве.

Хобботы верещали и дрыгались, пытаясь вырваться из лап приставучего великана.

– Зря брыкаетесь, – урезонивал их великан, – у меня есть для вас пара персиков, пальчики оближете. На вкус – совершенные… совершенные…

– …перчики, – пробормотал Пепси.

– Хэ-хэ, – забулькал великан, – а неплохо. Жаль, не я это сказал!

– Скажете еще, – всхлипнул Мопси, – какие ваши годы.

Сидя в тенистой рощице, Артопед, Ловелас и Гимлер растирали ноющие мышцы, а Реготуны между тем поили своих слюнявых скакунов, высматривая среди них самого слабого, дабы отужинать им. Три долгих дня они скакали во всех направлениях по гладкой каменистой земле, приближаясь к страшной твердыне Сарафана Хамоватого, и отношения среди членов маленького отряда становились все более напряженными. Ловелас и Гимлер неустанно изводили друг друга. Эльф от души посмеялся над гномом, когда тот на исходе первого дня свалился со своего скакуна, и баран проволок его по земле, основательно ободрав. В отместку Гимлер исподтишка накормил Ловеласова барана сильным слабительным. В итоге весь второй день хворое животное мотало перепуганного Ловеласа, носясь то кругами, то зигзагами, за что Ловелас той же ночью отомстил гному, укоротив его мериносу заднюю правую ногу и обеспечив Гимлеру на весь следующий день бурные приступы морской болезни. Короче говоря, скучать никому не пришлось. В добавление к этому, и Гимлеру, и Ловеласу стало казаться, что со дня встречи с Реготунами Артопед несколько тронулся, ибо он все время ерзал в седле, бормотал себе что-то под нос и то и дело оглядывался украдкой на предводительницу бараньих пастырей, неизменно отвергавшую его приставания. В последнюю ночь скачки Ловелас, проснувшись, обнаружил, что Скиталец куда-то исчез, а в ближних кустах происходит шумная потасовка. Прежде чем эльф успел стянуть с волос сетку и схватиться за оружие, Артопед возвратился – еще более меланхоличный, чем обычно – с вывихнутым запястьем и лиловым синяком под каждым глазом.