Мировой кризис. Восток и Запад в новом веке - Тимофей Сергейцев

Тщательно маскируемым идеологическим ядром сверхвласти западной культуры является глубоко укорененный и исторически фундированный расизм. Окончательную редакцию и формат именно идеологического ядра системы идеологического управления миром, сопровождаемого социальной утопией (суррогатной светской верой, культом) демократии, расизму придала англосаксонская, в том числе американская культура. Разумеется, расизму противостоял в СССР социалистический (коммунистический) интернационализм, но как культурная база он на порядок слабее своего исторического «старшего брата» и предшественника – русского христианского интернационализма. На базе последнего было создано реальное историческое объединение самых разных этносов в русскую политическую нацию.

Техническое превосходство европейца, возведенное в высшую степень научно-техническим превосходством еврочеловека Нового времени, уверовавшего в себя, как в Бога, достигает своего абсолютного максимума в американском миллиардере англосаксонского происхождения, в семейном клане которого были и будут президенты США. Вот он, действительный сверхчеловек Ницше во плоти.

Расизм Западной Европы был наиболее явно демаскирован гитлеровским нацизмом, но не Гитлер, не фашизм и не нацизм раскололи европейское идеологическое ядро. Гитлер и его команда были всего лишь политтехнологами этого весьма перспективного и современного тренда в становлении сверхвласти. Рецепция расистского идеологического ядра обществами самого разного исторического происхождения заключается в непубличном согласии занять определенное место в шкале и на лестнице «избранности, значимости и влияния», учреждаемой сверхвластью через США. Подобную расовую иерархию намечал и Гитлер, говоря о ней открыто, – и только за эту открытость и откровенность его и осуждали. Но теперь европейцам уже можно без особого стыда говорить о месте стран, а значит – и народов, скажем, в «мировом разделении труда».

Либеральная утопия может и должна говорить о возможностях для каждого. Но идеологическое ядро должно без всяких сюрпризов, предсказуемо указывать победителя, которому достанется все. Прежде всего, сами победители должны быть в себе уверены, точно знать, как они таковыми станут. И у побежденного никаких иллюзий быть не должно. Поэтому расовый идеологический порядок сверхсоциума оформляется хорошо знакомым нам административным способом строго на основании присвоенного народу статуса в иерархии, а присваивает его высшая нация планеты. Что можно албанцам и косоварам, того нельзя сербам и македонцам. Что можно полякам и литовцам, того нельзя русским. Этот порядок не имеет никаких внутренних противоречий, и довольно глупо думать о нем как о «двойных стандартах». Стандарт как раз один – в нем прописано все и о каждом. Это не будущее, это свершившееся настоящее, реальность, с которой только и может иметь дело работающее идеологическое ядро.

Украинцам, этой пока не сложившейся этнополитической группе, предлагают именно такой соблазн: откажитесь быть русскими, подчините себе русских и займете в пищевой цепочке свое – не последнее – место заведомо выше русских.

Украинская русофобия технически является прямой наследницей и продолжением русофобии польской. С 1612-го все идет для поляков не так, как надо. Сначала были изгнаны из Москвы, а через сорок лет – из Киева. Захотели оказаться в России вместе с Наполеоном – в результате были включены в ее состав. Решением всей Европы. Собирались делить Россию вместе с Гитлером, но были сами им завоеваны. Польские комплексы имперской неполноценности в полной мере переданы галичанам – тем, кто сам был под поляками, и уж точно потому хотят быть «как они». Потому внутри Украины для галичан не все украинцы равны. Сами галичане – украинцы, несомненно, первого сорта, в их собственном представлении. А вот на юго-востоке Украины – в лучшем случае третьего.

Украинский расизм, конструируемый как «детский» вариант «взрослого» англосаксонского расизма, совершает те же ошибки, что и германский расизм-нацизм. Быть нацией господ – вовсе не простая задача. И уж точно она не решается за счет исторически неадекватных фантазий на тему неполноценности русской политической нации. Гитлер и вправду верил, что русские – это народ рабов, подавленных тираном. Так же считал и Наполеон. Стоит только прийти «освободителю» – и рабы кинутся к новому, более сильному, «прогрессивному» хозяину.

Действительно, сторонники Степана Бандеры встретили Гитлера как освободителя. Русские крестьяне рассматривали наполеоновских солдат и офицеров как добычу, объявленную вне закона. Гитлеровский генерал с удивлением отмечал в полевом дневнике, что на оккупированной Украине имеют место гигантские промышленные сооружения, которые возможны только в странах великих наций. Сегодня опять мы слышим: русские – это рабы под властью тирана Путина. Стоит только сбросить этого тирана, как русские рабы кинутся…

Ключ к пониманию феномена украинского расистского энтузиазма при всей практической сомнительности его перспектив такой же, как и в понимании расизма польского, прибалтийского или грузинского. В 1985–1991 годах мы, русская политическая нация, сами приняли расистский тезис о собственной ущербности и неполноценности. Вот результат распространения американской системы идеологического управления миром. При этом другие участники расистской иерархии не нуждались в специальном обосновании низкого статуса русских в этой иерархии. Мы его обосновали сами. Не случайно русские признания по Катыни основаны на копиях документов, а оригиналы мы представлять не хотим. Скорее всего, и не можем, поскольку, как кажется, сами же и изготовили «изобличающие» нас «доказательства», а оправдывающие нас оригиналы сами и уничтожили. Подобное русское политическое самоочернение было совершенно «естественным» для ельцинского правления.

Сегодня мы оставили эту позицию расистского самоуничижения. К чему это приведет?

Будем ли мы пытаться с учетом исторического опыта сформировать полноценную идеологическую альтернативу США? То есть сформировать свою внутреннюю ядерную идеологическую структуру и суррогатную светскую религию-утопию «на продажу» своим и чужим массам? Такая позиция вряд ли перспективна – и не только потому, что сделать это сложно из-за «выработанности» возможных идеологий и самого метода идеологического управления.

Поскольку кризис переживает как раз система сверхвласти и ее идеологическая управленческая техника, то нам нужно использовать идеологический крах как основу для исторически сильного хода. Если расставание со структурно парадоксальной идеологией коммунизма стоило нам болезненных десятилетий тяжелых социальных недугов на грани национальной жизни и смерти, то с привнесенной идеологией расизма-демократии мы вполне можем расстаться за несколько лет в режиме «привитого от инфекции» организма.

Нам нужно пойти на полную деидеологизацию власти, на возвращение русского правления и политики к традициям исторического реализма. Нужно нейтрализовать эффект нашей собственной рецепции расизма – русский неонационализм. В этом случае бредовость идеологических формул Запада станет очевидной для абсолютного большинства россиян. Что, собственно, уже и происходит. Мы уже повернули на этот путь, надо лишь двигаться все более осознанно и последовательно. Нам решительно нужно расположиться вне какого-либо и чьего-либо идеологического поля.