Астрея. Имперский символизм в XVI веке - Фрэнсис Амелия Йейтс

концепцией Принцепса или Монарха:

Semper Una

Una quod es semper, quod semper es Optima Princeps,

Quam bene conveniunt hae duo verba tibi:

Quod pia, quod prudens, quod casta, quod innuba Virgo

Semper es, hoc etiam Semper es Una modo.

Et Populum quod ames, Populo quod amata vicissim

Semper es, hic constans Semper et Una manes.

O utinam quoniam sic semper es, una liceret,

Una te nobis semper, Eliza, frui[222].

(Всегда едина

Ты, кто едина всегда, владычица лучшая ты неизменно,

Как же славно, как хорошо два этих слова подходят тебе!

Набожна ты, и мудра, и невинна, брака не ведаешь, Дева

Навечно… Вот что значат «едина ты!» – два этих слова.

Народ свой ты любишь, народ – он неизменно в ответ

Любит тебя, единою ты всегда пребываешь!

О если б только дано было тобой, Елизавета, одною,

Единою вечно нам упиваться!)

Если эти стихи о Единой (One) с их аллюзией на девиз Semper eadem с эмблемы феникса сравнить со стихами о Единой Деве (One Virgo), держащей сферу, где присутствовала аллюзия на Деву-Астрею, станет понятно насколько тесная связь существует между Елизаветой как фениксом и Елизаветой как Астреей. Обе они являются символами имперского renovatio, подразумевающего возвращение к тому идеальному правлению под властью Единого монарха (One), при котором в мире будут царить спокойствие, справедливость и все остальные добродетели.

Мотив «единого» (one) всегда очень силён в культе Елизаветы. Королевская дева «уникальна» (unique), «единственна и неповторима» (one and only). Её исключительность (one-ness) поражает Вселенную, и один из её обожателей кричит в экстазе:

I weepe for ioy to see the Sunne looke old,

To see the Moone mad at her often change,

To see the Starres onely by night to shine,

Whilst you are still bright, still one, still diuine[223].

(Я плачу от радости видеть, как солнце стареет,

И как безумна в своей перемене Луна,

Видеть, как звёзды горят, лишь когда только небо стемнеет,

Ты ж неизменно божественна, так же единственна (still one), так же ясна).

Нам уже очевидно, что интерпретация Астреи как имени Елизаветы проливает свет на многие другие её эпитеты и аспекты. И чтобы ещё больше подчеркнуть этот тезис, обратимся к «Гимнам Астрее» Джона Дэвиса из Херефорда.

Эти гимны представляют собой серию из двадцати шести пятнадцатистрочных стихотворений. В каждом из них первые буквы строк, если их прочитать сверху вниз, составляют акростих ELISABETHA REGINA. В целом, это очень точно cформулированный культ Астреи в его связи с культом Элизы, а разные стихотворения подчёркивают разные его аспекты.

Первое являет собой общее утверждение, что королева Елизавета есть Дева вернувшегося на землю золотого века[224]:

Early before the day doth spring

Let us awake my Muse, and sing;

It is no time to slumber,

So many ioyes this time doth bring,

As Time will faile to number.

But whereto shall we bend our layes?

Euen vp to Heauen, againe to raise

The Mayd, which thence descended;

Hath brought againe the golden dayes,

And all the world amended.

Rudenesse it selfe she doth refine,

Euen like an Alychymist diuine;

Grosse times of yron turning

Into the purest forme of gold;

Not to corrupt, till heauen waxe old,

And be refined with burning[225].

Здесь мы видим куртуазную интерпретацию темы. Астрея облагородила грубые нравы железного века и дала начало более цивилизованной эпохе.

В этих гимнах очень чётко раскрывается и ещё одна сторона темы Астреи, которой мы до сих пор не касались, а именно её связь с весной. В золотом веке царит вечная весна, и дева этой эры несёт её с собой:

Earth now is greene, and heauen is blew,

Liuely Spring which makes all new,

Iolly Spring doth enter;

Sweete yong sun-beames doe subdue

Angry, aged Winter.

Blasts are milde, and seas are calme,

Euery meadow flowes with balme,

The Earth wears all her riches;

Harmonious birdes sing such a psalme,

As eare and heart bewitches.

Reserue (sweet Spring) this Nymph of ours,

Eternall garlands of thy flowers,

Greene garlands neuer wasting;

In her shall last our State's faire Spring,

Now and for euer flourishing,

As long as Heauen is lasting[226].

К теме Елизаветы-Астреи как весны относятся и ещё два стихотворения. Одно обращено к ней как к Маю (May), именуя её May of Maiestie, другое как в Флоре, Empresse of Flowers.

То, что Дева представляет весну, может показаться, на первый взгляд, странным, ибо, как мы знаем, она – осенний знак и держит в руке колос. Полный до краёв рог изобилия и ubertas rerum были более уместны для неё, чем весенние цветы. Здесь, однако, имеет место сплав осеннего знака Девы с девой золотого века Астреей, несущей в себе ту же аномалию, ибо в вечной весне золотого века цветы и плоды растут вместе в одно и то же время: «Вечно стояла весна; приятный, прохладным дыханьем ласково нежил зефир цветы, не знавшие сева. Боле того: урожай без распашки земля приносила…»[227] Весна Астреи – это не обычное время года, а вечная весна золотого века. Это хорошо показано в стихотворении сестры Филипа Сидни Мэри, графини Пемброк, под названием «Диалог двух пастухов Тенота и Пирса во славу Астреи», написанном в честь визита королевы в Уилтон. Произносимые Тенотом в адрес Астреи комплименты встречают возражения со стороны Пирса, но каждый раз эти возражения оказываются в итоге ещё большими комплиментами. Так, Тенот говорит:

Astraea may be justly said,

A field in flowery robe arrayed,

In Season freshly springing.

(Астрея, можно так сказать,

Есть поле в платье из цветов,

В сезон надевшее наряд).

На что Пирс отвечает:

That Spring endures but shortest