Под крики сов - Дженет Фрейм

остановившись и вытянув шеи, то увидели бы двух покрытых пылью и неряшливо одетых мужчин, одного молодого, другого старого, стоящих на концах заляпанной краской доски, которые изредка оборачиваются, чтобы взглянуть друг на друга, но почти не разговаривают.

Тоби нравилось заниматься сносом. Он расчленит здание и заставит платить. Он вскрыл полы и с восторгом извлек то, что лежало внизу: старые газеты, шестипенсовики и расчески; чайные ложки и сломанные наручные часы; выцветший портрет улыбающейся женщины. Он исследовал облицовку стен, чтобы найти сокровища. Он думал: Я создам здесь хаос и из аккуратных штабелей дерева, стекол и известняковых блоков сотворю новое, собственное богатство, которое станет мне подругой и любовницей на всю оставшуюся жизнь. Так-то. Ржавые гвозди, изрешеченные сверлом доски четыре на два дюйма, балки из каури и листы кровельного железа – гораздо больше, чем любая Фэй Чоклин.

Снос закончили за две недели до Рождества, потратив на это три месяца, и место, где здание пустило корни, напоминало лунку гигантского деревянно-каменного зуба, коренного зуба-первопроходца; темное кровавое пятно вскоре должно было исцелиться и зарасти ярко-зеленой травой. Возможно. Или взамен появится вставной зуб? Так и вышло, уже в начале следующего года; вырос магазин инструментов, как реклама собственного разрушения, с топорами, пилами, ножницами и косилками, расставленными в витринах. А по соседству родился гастроном, чистый, белый и блестящий, с конфетами в бутылках и двумя видами мороженого, простым и шоколадным; и музыкальным автоматом, который за соответствующую плату соглашался исполнить популярные мелодии. И люди, жившие в Уаймару много лет, говорили:

– Надо же, как город развивается!

25

Радио первым вступило в бой, угрожая и напоминая. За ним последовали газеты-провокаторы. Магазины повторяли мрачные призывы и предупреждения: До Рождества осталось всего ничего. А вы отправили открытки и посылки? Купили подарки и продукты?

Городские магазины превратились в богадельни для белобородых стариков в халатах, резиновых сапогах и с фальшивыми или нефальшивыми красными носами. Мир был окутан ватой, оплетен нежными соснами и угрюмыми листьями остролиста; с неба валились звезды, и за ними нестройными рядами следовали многочисленные волхвы; в лучших витринах появились ясли, согретые центральным отоплением, и все ждали рождения.

– Рождество, – восторженно выдохнула Эми Уизерс. – Рождество.

Во-первых, открытки. Боб купил их в «Вулвортс», в киоске, где все по три пенса, вместе с конвертами, а Эми составила список адресов.

– Конечно, отправим одну Томсонам, – сказала она.

– Но в прошлом году они нам ничего не прислали.

– А если в этом году пришлют, а мы им не ответим?

– Тогда мы сможем отправить им новогоднюю открытку. Или календарь.

– Они поймут, что мы не купили им открытку заранее.

– Что ж, отправь, – сказал Боб. – Всего-то три пенса. У меня денег куры не клюют. Мы можем позволить себе все что угодно. А откуда взялись люди, которым мы шлем открытки? Кто такой этот Д. Тейлор?

– Это моя старинная подруга, папа. Она ходила со мной в школу. Мы всегда посылаем друг другу открытки на Рождество. И ни разу не нарушили традицию за все эти годы.

– Забавно, я не могу ее вспомнить, – сказал Боб.

– Ты с ней не знаком, папа. У меня есть знакомые, которых ты не знаешь, а у тебя есть свои знакомые.

– Но я с ними не общаюсь, – сказал Боб печально. – Я не общаюсь ни с кем.

Итак, были отправлены открытки со словами «благослови вас Бог», «с любовью» и «с праздником», а также со стихами, не с теми, что без рифмы, на современный лад, а с настоящими.

Далее посылки. Для Дафны (бедняжка, как же она там, говорили все) розовые панталоны на ворсистой подкладке с резинками понизу; подходящая розовая нижняя юбка из «Вулвортс»; и коробка конфет. Приложили записку, в которой говорилось: Дорогая Дафна, счастливого Рождества и процветания в Новом году, и да благословит тебя Бог. Доктор считает, что ты недостаточно хорошо себя чувствуешь, но мы надеемся, что в следующее Рождество ты будешь с нами и разделишь благословения Господа. С котом Федором и кошкой Матильдой все хорошо. Мне больше нечего добавить, кроме как пожелать тебе веры. Твоя любящая мать в надежде на Христа, Эми Уизерс.

Затем для Цыпки (мама, не забывай, что теперь я Тереза, я взрослая и замужем); пришлось поволноваться, покупая подарки детям. Игрушки для посылки на север. Пластиковая рыбка малышу; магнитики двум маленьким мальчикам. Боб Уизерс весь вечер играл с магнитом, собирая булавки, разбросанные по кухонному столу и приговаривая: Ну и дела, ну и дела; и еще: В нашем детстве такого не было. Также он играл с перчаточными марионетками, с полицейским, который в правой руке держал дубинку, и жалким преступником с тупым лицом и в полосатой робе; безжалостно бил преступника дубинкой, скручивал куклы в странные позы, танцевал ими на кухонном столе, пока Эми не рассмеялась.

– Ох, отец, ну ты даешь, – сказала она. – Какой же ты ребенок. Жду не дождусь, когда Цыпка, Тим и детишки переедут жить на юг, и мы их увидим; вокруг снова будет детство.

– Не хочу я детство, – сказал Боб, колотя дубинкой преступника, который плакал слезами из красных чернил, – я не хочу снова детство.

Тоби, в полудреме лежавший на диване, сказал:

– Значит, ко мне нагрянет стая визжащих детей и будет бегать вокруг моего снаряжения и вещей?

Тоби, покончив с гостиницей «Петеркин», подал заявку и получил лицензию на торговлю подержанными товарами. Он покупал и продавал бутылки, тряпки и металлолом, поломанные кровати, печи, все старое и подержанное. Иногда он ходил на городскую свалку, не на старую свалку с кольцом тои-тои, на месте которой построили новый дом, а в другое место на окраине города, недалеко от устья реки. Тоби подъезжал на грузовичке к берегу и сидел за рулем, наблюдая, как море сливается с рекой, как форельно-коричневая вода растекается, словно подол юбки, по гладким камням цвета слоновой кости; и нерешительное море, приободренное приливом, говорит тише-тише-тише самому себе; и ползет вверх, сначала маленькими лужицами, полными даров из ракушек и водорослей, затем длинной цепью бело-зеленого танца, приближаясь к реке, втягивая воздух и вздыхая по теперь уже коричнево-желтой нижней юбке из пены и растраченным водорослям и медлительному, удушливому спокойствию бурого русла. Тише-тише. Тсс.

Вот бы море остановилось на секунду, или на минуту, или на пять минут, чтобы дать человеку время на слово, или вопль, или песню, или проклятие.

И когда Тоби сидел в грузовичке, а в его ухе гудело море, он говорил раздраженно:

– Помолчи. Молчи, пока я буду думать.

– О чем ты будешь думать, Тоби?

– Обо всем на свете.

– О чем именно, Тоби?

– Ой, не придирайся к деталям. О чем-нибудь.

– О