Сетерра. 2. Тайнопись видений - Диана Ибрагимова

– Вот смеху-то будет, если там и правда кот, – хохотнул Илан. – Я озяб уже. Пошлите разберемся, а?

И они вернулись в дом. Марх снова запалил свечу от раздутых в топке угольков. Потянуло дымом из пролома. Все обступили черный прямоугольник, ведший в подпол.

– Дай-ка я, – сказал Рори.

Он лег у края и опустил руку с огоньком, следом просунул вихрастую голову.

– Кис-кис. Ты где, маленький? Кис-кис.

Кто-то ответил ему утробным воем. Марх вцепился в плечо здоровяка.

– Так и знал, – сказал Рори, поднимаясь. – И правда кошка! Окотилась она, вот и орала. Слышите, пищат?

Все прислушались.

– Дай посмотрю, – попросил Генхард, все еще не веря своим ушам.

Подпол оказался на удивление просторным, воняющим прелым тряпьем. Терялись во мраке деревянные подпорки, увешанные гирляндами паучьего кружева. В дальнем углу было что-то навалено. Тускло блестели присыпанные землей глиняные черепки. Облезлая рыжая кошка и ее новорожденный помет облюбовали ящик и пищали в нем на все голоса.

– Вот же проклятая! – выдохнул Генхард. – Чуть без сердца не оставила! Так бы и придушил!

– Я тебя сама тогда придушу!

Яни стукнула его кулаком по затылку.

– Ай! Зараза мелкая!

– Надо будет завтра осмотреть там все, – сказал Марх. – Вдруг что полезное найдем.

– Хоть бы бочку с солониной, – мечтательно облизнулся Дорри.

– Вот и ладненько, – выдохнул Илан. – Давайте закроем. Сквозняком оттуда несет.

Когда пол снова стал целым, все почувствовали, как сильно вымотались. Облепив теплое брюхо печи, словно котята бока рыжей мамки, они уснули крепким, спокойным сном.

* * *

Наутро все нашли себе занятие. Порченые немного привыкли к городу и уже не шарахались от людей, поэтому Генхард сказал, что теперь можно идти к усадьбе, где требуются плотники, и повел туда Илана с Рори. Дорриан возился неподалеку от двора: искал деревяшки на растопку. В доме остались только двое.

– Я сама полезу! – заявила Яни.

– Куда? В подпол, что ли? – нахмурился Марх, поднимая половицы. – Нечего делать. Тряпку в зубы и уборкой займись.

– У нас воды нет!

– Значит, сходи с Генхардом, когда вернется, поищи недырявое ведро!

– Я там внизу видела плошки всякие! Отмою, и будем из них есть!

– Так, иди сюда! – скомандовал Марх, похлопав рядом с собой.

Яни послушно села в указанное место, накручивая на палец конец тугой косички.

– Ты не Иремил, чтобы меня так поучать, – буркнула она, пряча раскосые глаза.

– Тебе зачем в подпол? – серьезно спросил Марх. – Кошку потискать? Она дикая, в руки не дастся. Кормить ее нечем. Да и сытая она наверняка, голубей жрет.

– Нет. – Яни помотала головой, подсела ближе и шепнула брату на ухо, хотя подслушивать было некому: – Дорри вчера сказал, что я плакса и трусиха. Я такой быть не хочу! Спущусь и сама там все уберу! И не испугаюсь!

Марх раздраженно цыкнул:

– Ох уж эти дети. А если там крысы дохлые?

– Нету их там! Там кошка!

– Ну смотри, девчонка! Если завизжишь, схлопочешь от меня, поняла?

– Поняла!

Марх осторожно опустил ее в проем, дал в руки зажженную свечу:

– Одна не пойдешь, я с тобой.

– Сама! – напыжилась Яни. – А ты следи! Это мое испытание на храбрость! Нельзя его портить! И никого не пускай, если придут! Ну пожалуйста, Марх!

– Да иди уже! Сопля ты приставучая. Осторожней только! Не грохнись!

– Не грохнусь. Тут все видно. В щелки между досками тоже свет падает, – успокоила его Яни дрожащим голоском.

Внизу царил холодный пыльный сумрак. Все кругом походило на мрачную чащу: со всех сторон Яни обступали стволы-подпорки, под ногами темнела земля, перемешанная с соломой. Девочка громко сопела и шмыгала курносым носом. Она любила жуков, но вот паутину терпеть не могла. Противная, липкая, она была здесь всюду. Свешивалась с балок бахромой, тонкими платочками крепилась к стенам. Местами белая, а местами грязно-серого цвета. Только задень краешком одежды – пристанет намертво, не ототрешь.

Кошка зашипела, стоило Яни подойти. По совету Марха девочка старалась держаться от ящика подальше. Она миновала его и двинулась к бесформенной куче в углу.

– Ну что? Там ведьма мертвая лежит? – хмыкнул брат.

– Дурак! Мне же страшно!

– Тогда вылезай!

Яни напыжилась и сделала еще пару шажков. Свеча в руке тряслась. Горячие капли обжигали ладонь.

– Давай скорей! Всю свечу спалишь! У нас и так светить нечем!

Девочка собралась с духом, потянулась к куску материи и дернула его. В руке остался клочок расползшейся ткани. Она была до того старая и прелая, что крошилась от одного прикосновения.

– Нашла что-нибудь? – спросил Марх.

– Тут какие-то горшки, тряпки. Мешки с опилками. Одеяло из лоскутков. Ой! Кружка жестяная и чашка! Тут как будто… Как будто кто-то тут раньше спал. И ел.

– Ничего больше нету?

– Пара бочек. Пустые. И еще… – На последнем слове голос у Яни задрожал.

– Что? – заволновался Марх.

– Она целую кучу птичек слопала, кошка эта! – силясь сдержать слезы, выдавила Яни.

Марх поднял ее вместе с посудой и долго неуклюже утешал. Девочка сидела на полу, обнимая брата, и ревела от всего и сразу. В таком виде их застал Генхард, и радости на его чумазом лице резко поубавилось.

– Ты смотри! На полчаса оставишь, а они уже обжимаются тут посередь бела дня, бесстыдники! – проворчал вороненок, как старая бабка, уличившая целующихся под деревом голубков.

– Ты что несешь, бестолочь? – процедил сквозь зубы Марх, похлопывая Яни по спине, а сам вспомнил, как еще пару тридов назад бросал такие же словечки, когда кто-нибудь лез к Сиине.

Генхард что-то сердито пробубнил и стал раскладывать на подоконнике улов: пару деревянных ложек, цветочный горшок с отколотым краем и ворох отчасти пригодного хлама, рассованного по карманам. Яни перестала всхлипывать, подбежала к нему и показала находки. Вороненок оживился, деловито осмотрел их и неожиданно отколупал прилипшее ко дну бокала украшение.

– Ого! – засияла Яни, тут же забыв о слезах. – Это же брошка! Брошка, да?

– И точно! Слушай, а мне кажется, я знаю, откуда она тут взялась! – выпалил Генхард. – Эта старуха, которая мать Фимонова, держала в подполе порченую! А чтобы к ней лишний раз не ходили и не узнали про это, притворялась перед горожанами ведьмой. А когда она умирала, то велела порченой пугать новых жильцов, потому что тут где-нибудь старухин клад лежал. А порченую обещала проклясть, если та не будет золото охранять. Та сначала слушалась с перепугу, а потом плюнула на все, клад откопала и ушла.