Сетерра. 2. Тайнопись видений - Диана Ибрагимова

– Ты дурак! – крикнула Яни. – Дурак! Дурак! Дурак! Генхард теперь такой же, как мы! И как Иремил! Ему всех жалко и он тоже всех подбирает! Потому что мы его заразили добром!

– Да ну вас обоих куда подальше! – сплюнул Марх и вышел во двор, громко хлопнув дверью.

– А ты молодец какая, а!

Генхард расплылся в довольной улыбке и даже погладил Яни по голове. Девчонка совсем расчувствовалась – полезла обниматься. От этого ее порыва было не спастись.

* * *

Кайоши парализовало. Целиком. От кончиков пальцев на руках и до ступней. Так, будто он свалился со скалы и сломал позвоночник. Тело и голова теперь казались двумя отдельными частями. Одна – все еще мыслящая и живая, другая – бесполезный лежачий балласт.

Провидец понимал, на что идет. Он готовился к этому, и медитации позволили юноше сохранить трезвый рассудок. То, что он сделал, было слишком даже для сына двух Драконов, превзошедшего самого Шаа-танаду, но иного пути не существовало. Кайоши встал перед тяжелым выбором – сохранить разум или тело – и выбрал первое. Войдя в состояние духа, он много времени провел вдали от Чаина, заранее зная, к чему это приведет. Иначе задуманное не сработало бы.

Сын Драконов долго откладывал этот путь и пробовал другие, но даже после того, как он поговорил с Астре, видения не изменились. Калека все так же умирал от угрызений совести, а следом Кайоши терял рассудок. Тогда-то, переворошив любые возможности и невозможности, провидец взялся за последний план. Это было время мрачных раздумий, когда он не видел ничего и никого и ходил целиком погруженный в решение проблемы. Даже болтун Осита боялся заговаривать с ним в эти дни.

Сначала Кайоши хотел помочь Сиине через Астре, направив его дух к ней, но после случая в пустыне это было невозможно: еще одно путешествие вне тела попросту убило бы калеку. Сам провидец не управлял стихиями и не мог заговорить с Сииной, потому что девушка не была примальей. Астре и его товарищ отставали на два дня, и для спасения порченой сыну Драконов не хватало фишек.

Поблизости от Сиины не было сильных колдунов, иначе хоть один приснился бы Кайоши, а примали с окраины не обладали достаточным талантом и не могли перемещаться методом Астре и провидца. Иными словами, Боги показывали только тех, кто был способен сделать ход, и на этом участке битвы Судьба безоговорочно побеждала.

Кайоши раз за разом пересматривал смерть Сиины и ничего не мог придумать, пока во время выступления размалеванных под женщин мэджу его не кольнуло воспоминание о кривляющемся в кабаке рыжем певуне, пьесе и кладбище шаманов. Это и было неприятной подсказкой, обещанной Черным Драконом в ночь перед праздником. Той самой, о которой провидец старался не думать, когда выходил любоваться фейерверками.

Из всех прималей, кого знал Кайоши, Липкуд был самым неуязвимым. «Морозная болезнь» пробудилась в нем для защиты тела и, вероятно, по этой причине или же из-за огромного таланта вредила плоти меньше обычного. Кайоши догадался, что сможет провести Косичку на Валаар и растопить снег его даром, а еще создать призрак Астре, за которым Сиина последует, как за братом. Липкуд был третьим человеком на памяти Кайоши, способным на далекие внетелесные путешествия, но тот этого не знал, потому что никогда не пробовал развивать колдовские умения.

Провидец отыскал нужную фишку, однако она могла воспротивиться ему. Техники храма здесь были бесполезны: гипноз начинал действовать, только когда внушаемый приходил в сознание, поэтому дух Липкуда требовалось уговорить и повести за собой по доброй воле. Лучший способ убедить человека – притвориться тем, в кого он мнительно верит. В случае Косички – мертвым шаманом. С помощью этого образа Кайоши сумел заставить Липкуда «сыграть пьесу», где Снежницей оказалась Сиина. Если бы провидец поспешил с объяснениями, а певун сделал хоть одно усилие проснуться – крах всем планам. Этот выверенный до мелочей ход был прекрасным, но стоил Кайоши тела.

* * *

На террасе было жарко и душно, как в самый беспощадный полдень лета. Принц давно снял тунику и сидел в одних коротких шароварах, без конца обмахиваясь веером с изображением зеленой змеи. Даже гроздья глициний над головой не качались от ветра, а застыли неподвижно. Никакого бриза, никакого спасения.

– Сегодня страшное пекло, – сказал Такалам, щурясь на брызги ослепительного солнца среди фиговых ветвей. – Самое время охлаждаться мятным чаем.

Он взялся методично готовить напиток. У Нико это заняло бы пару секунд, но Такалам не умел спешить, и принц изнывал от его медлительности. Серебряными щипцами старик достал из вазочки два кругляша замерзшей воды, принесенной слугами из дворцового ледника. Опустил их в чашки и залил терпким, настоявшимся напитком. Запахло травами. Нико жадно сглотнул.

Сбоку от учителя стоял поднос, где сгрудились чашечки с мятой, розмарином, базиликом и корицей. Такалам щедро сыпал приправы почти во все, что ел и пил. Это была его привычка с детства. Он родился на Валааре, но вырос на Шаури – острове специй, – поэтому пища без добавок всегда казалась ему пресной. Нико принюхался, но почему-то не ощутил сильных ароматов, которые прежде щекотали нос.

Такалам с торопливостью старой сонной гусеницы размешал чай и протянул Нико. Юноша тотчас выпил все до капли, но облегчения не наступило. Вода была теплая. Отвратительно теплая, почти горячая. Она обжигала ранки на губах и напоминала о том, что сейчас не лето, Такалам умер, а Нико не дома.

– Я не хочу, – сказал он, вцепившись в рукав учителя. – Оставь меня здесь! Оставь!

– Я слишком утомлен для рассказов, – спокойно ответил прималь. – Такая жара… Давай побеседуем вечером.

– Нет!

Нико начал просыпаться. Объятый огнем, с болью и ломотой во всем теле. Мокрый и липкий, словно мышь, окунутая в чан с кипящей смолой. В губы снова ударилась чашка, и полился терпкий отвар. Юноша закашлялся, попытался отвернуться. Его тошнило от этой теплой гадости. Воды! Холодной воды, иначе он расплавится!

– Да пей уже, чтоб тебя! – выругался кто-то на валаарском. – Оставили дохляка на мою голову! Я не нанимался за ним горшки выносить!