Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен

В таблице 2.15 хорошо видны основные различия, касающиеся всех восточных княжеств, с одной стороны, и Шлезвиг-Гольштейна, Вестфалии и Рейнской области, с другой. В этих трех германских государствах дворян, владеющих собственностью, оцениваемой от 1 до 2 миллионов марок, фактически было меньше, чем владеющих собственностью в 2–5 миллионов марок. Значительного числа бедного провинциального «джентри» здесь не наблюдалось. Напротив, наличествовало более малочисленное, но зато явно более обеспеченное сельское дворянство.

Различия между структурой и имущественным состоянием дворянства в Рейнской области, Вестфалии и Шлезвиг-Гольштейне, с одной стороны, и юнкерами, с другой, имело огромное политическое и культурное значение в Германии в девятнадцатом веке. Характеризуя члена богатого знатного рода Рейнской области, барон фон Штейн говорил о юнкерстве:

«Дворяне Пруссии являются бременем для нации, так как они многочисленны, в большинстве своем бедны и жадны до всякого рода должностей, жалований, привилегий и льгот. Из-за бедности им недостает образования, они вынуждены получать его в нищенски оборудованных кадетских корпусах, и высокие должности для них закрыты эта огромная армия полуобразованных людей реализует свои претензии за счет своих соотечественников в двойном качестве — как дворяне и как чиновники»[99].

Католицизм, исповедуемый дворянами Вестфалии и Рейнской области, резко отличал их от юнкерства при всем сходстве и различии этих двух групп. Однако хотя дворянство Шлезвиг-Гольштейна было протестантским, оно во многих отношениях не походило на высшее сословие Пруссии. Вот что пишет об этом Иоахим фон Диссов:

«…среди дворян Шлезвиг-Гольштейна откровенно провинциальные и неотесанные юнкера встречаются реже, чем в других наших аграрных районах Северной Германии. Отчасти это происходит от того, что эти семьи исторически связаны с Королевством Дании, а отчасти благодаря лучшему экономическому положению. Наследники крупных майоратов (Fideikommissi!) в юные годы посещали иностранные государства и несли военную службу не в маленьких гарнизонных городках, а по большей части в полках гвардейской кавалерии, главным образом в Берлине и Потсдаме. И культурные традиции в этой земле были также не редко более прочными, чем в соседних, богаче поместные библиотеки, ценнее мебель, а семейные портреты писались более изрядными живописцами»[100].

Из этой сложной, порой, возможно, даже утомительной главы, насыщенной статистическими данными, следуют четыре основных вывода.

Во-первых, хотя проследить географическое распределение аристократии в обществе и измерить различие в ее доходах вполне возможно, дать точное перекрестное сопоставление дворянства разных стран — задача крайне сложная. Статистические данные для разных стран известны с разной степенью достоверности и относятся к различному времени. Сравнение статистических данных о налогах в Пруссии, начиная с 1912 г., скажем, с частными отчетами русских дворян примерно за тот же период и английскими данными, составленными за четыре предшествующие десятилетия, таит немалые опасности.

Тем не менее, можно все же наметить отдельные основные пункты для сравнения. Если в 1800 г. русская и английская аристократическая элита имела примерно равные доходы, то к 1850-му году англичане вырвались далеко вперед, сохраняя первенство вплоть до 1914 г. Немцы, за исключением крупных собственников Богемии, в 1815 году были гораздо беднее как англичан, так и русских. К 1914 г. наиболее богатые немцы догнали русских и стали в один ряд с англичанами. Доход Хенкеля фон Доннерсмарка, равный 12 миллионам марок в год (600 000 фунтов), уступал, по-видимому, лишь ежегодному доходу герцога Вестминстерского. Семнадцать британских пэров в 1883 г. имели доход свыше 100 000 фунтов в год, однако, поскольку большинство из них владели городской и промышленной собственностью, состояния их за последующие три десятилетия, несомненно, увеличились. В 1912 г., с другой стороны, только шестеро прусских титулованных землевладельцев получали доход свыше 100 000 фунтов в год. Английские магнаты по-прежнему оставляли прусских далеко позади.

Однако, что касается большинства аристократов и более богатых родов поместного дворянства, то здесь картина вырисовывается гораздо менее ясно. В 1873 г. 2500 британских землевладельцев, не считая тех, кто имел собственность в Лондоне, получали доходы от ренты свыше 3000 фунтов. К 1912 г. их число несомненно сократилось из-за падения арендной платы на пахотные земли в южной части Англии и резкого ухудшения положения ирландских джентри. В Пруссии, менее плотно населенной стране, 493 землевладельца из дворян владели собственностью, которая в 1912 г., согласно налогообложению, оценивалась свыше 2 миллионов марок (100 000 фунтов), и даже самые бедные из них имели годовой доход в 4000 фунтов. Многие из 636 дворян-землевладельцев, владевших собственностью от 1 до 2 миллионов марок, получали такой же доход и даже выше. Однако, для достоверного сравнения с Британией необходимо учесть как прусских землевладельцев недворянских сословий, так и многочисленных собственников земли, дворян и недворян, ежегодный доход которых соответствовал 3000–4000 фунтам. Стоит добавить эти группы, к тому же учесть различие в численности населения Великобритании и Пруссии, и разрыв между доходами аристократии этих двух стран исчезнет. В полную противоположность ситуации, характерной для 1815 г., столетие спустя представители прусской знати уже не уступали типичному английскому аристократу, не принадлежащему к плутократии, или наиболее состоятельным семьям в графствах.

Однако ни в Германии, ни в Британии, ни в России, богатство аристократии не могло уже играть решающую роль в обществе, как это было в прединдустриальную эпоху. Прибыли от торгово-промышленной деятельности, или даже от государственных облигаций, приносили большие доходы. Подавляющее число богатых людей не были ни аристократами, ни землевладельцами. Поэтому вполне логично, что во всех этих грех странах, аристократам, чтобы не сдавать своих позиций, оставаясь в числе очень богатых, необходимо было иметь неаграрные источники дохода.

Если давать определение европейским аристократам в экономических терминах, то они прежде всего были землевладельцами. Это отнюдь не означает, что доход им приносило исключительно сельское хозяйство; даже в 1800 г. нескольким английским дворянам солидную прибыль давала городская собственность. В тот же период кое-кто из крупных русских аристократов немалой долей своего состояния был обязан заводской собственности. Леса играли важную роль в России и Германии, а шахты — во всех трех странах. В 1800 г. русское и немецкое дворянство все еще владело крепостными крестьянами, и, хотя большую часть дохода, выжимая его из труда крестьян, оно в конечном счете получало из сельского хозяйства, существовали и другие источники. Например, в неплодородных северных районах России крестьянин вполне мог платить оброк, занимаясь одним из сельских ремесел или работая в городе. Кроме того, огромные доходы нередко приносила выгодная должность или покровительство властей предержащих, что особенно характерно для России и Англии.