Семнадцать каменных ангелов - Стюарт Арчер Коэн

Фортунато с облегчением услышал этот вопрос, потому что давно уже размышлял о пропавшем друге Уотербери, которого звали Пабло и о котором говорила Афина. Пабло. «АмиБанк». И заметка в газетах об «АмиБанке» и Пелегрини.

Но сейчас они говорили о гринго.

– Послушай, Леон, дела такие, что нам нужно дать ей что-нибудь.

Элена принесла еще один металлический поднос, на этот раз с хлебом и маленькими розовыми сосисками.

– Принеси-ка мне виски, amor, – быстро проговорил Фортунато.

– Зачем? – продолжил разговор Шеф, когда она отошла от стола. – Почему ты не можешь просто пару недель походить со своей идиотской физиономией и отправить ее домой?

– Она совсем не такая глупая, Леон. На днях мы с ней сходили к Дуарте. Она задавала вопросы вроде… – Он принялся подражать ее голосу: – «Почему никто не поговорил с его женой? Почему никто не поговорил с его контактами в „АмиБанке“?»

– И Дуарте?

– Отбивался как мог! Говорил про правосудие, судебную власть, нехватку ресурсов, все как обычно, – со злостью бросил Фортунато. – Но девочка ничего этого не проглотила. – Фортунато выковырял сигарету из сигаретницы и взял у Шефа зажигалку.

– И ты, конечно, вернулся к версии с наркотиками?

Фортунато сначала прикурил, потом ответил:

– А как же! Но тогда она снова говорит: «Я все-таки не понимаю, как могло случиться, что наркодилеры убили его за наркотики и оставили в машине шесть мелков чистого кокаина!»

– Но я же сказал ей…

– Да, ты сказал, и я тоже ей говорил, но ты не думай, что одни только мы здесь прикидываемся простачками.

Шеф выпятил губы и рассеянно постучал костяшками кулака по столу, как будто собираясь с мыслями.

– Да, – с досадой произнес Фортунато. – Думаю, не ошибемся, если скажем, что она чувствует, как непрофессионально ведется дело Уотербери.

– Но ведь это ты, Мигель, отвечал за это дело.

– Я и отвечал! Этот наркоман, которого прихватил с собой Доминго, он же ранил себя из собственного пистолета, ты что, забыл? Ты ведь не хотел бы, чтобы он объявился в больнице со стреляной раной? Я отвез его в одну из наших клиник. Я сделал все как надо! – Шеф бросил на него хмурый взгляд, и Фортунато показалось, что он снова видит дергающийся труп Уотербери и перед глазами опять возникает наглое одутловатое лицо Доминго. «Ты успокоил этого сукиного сына, коми». Он прогнал эти воспоминания, попробовал горького пива. – Послушай, Леон, по крайней мере что-нибудь дать придется.

Шеф кивнул:

– Ты прав, Мигель. Как всегда. Она ходила в Институт по расследованию полицейских репрессий. Еще она встречалась с Рикардо Беренски.

Фортунато ничего не сказал, но от осознания измены у него горели уши. Беренски знали все. Его книга вызвала в полиции Буэнос-Айреса бурный прилив интереса к литературе: буквально весь личный состав бросился искать, чьи имена попали на ее страницы. Некоторое время портрет Беренски был приляпан в одной из уборных в здании полицейского управления. Другие фотографии попали в тир.

– Когда она встречалась с Беренски?

– Два дня назад, в «Лосадас» на Корриентес.

Фортунато молча кивнул. Он встречался с Афиной накануне днем, даже поинтересовался у нее: «Что вы поделывали в Буэнос-Айресе? Куда ходили?» – и порекомендовал музыкальный магазин с хорошей коллекцией танго. Она ни словом не обмолвилась о Беренски.

Шеф продолжил разговор мягким, понимающим тоном:

– Да ладно тебе, Мигель, не бери в голову. Их не изменишь. Поговорят, немного посетуют… – Он лениво махнул рукой. – Ничего страшного не происходит. Но я хочу закрыть вопрос и отправить ее восвояси прежде, чем Беренски погонит волну. Это значит, что тебе придется скормить ей какое-нибудь объяснение. Думаю, нам нужно доработать версию с наркотиками. Возможно, это было сделано неуклюже, согласен, но у нас в настоящий момент ничего другого нет, а мелки уже предъявлены в качестве улик.

Фортунато попытался погасить возникшее от разговора неприятное чувство. Предстояло провести расследование, раскрыть преступление. Он перебрал в голове детали.

– Хорошо, – сказал он, чуть помолчав. – Но если мы собираемся дать объяснение, нам нужны действующие лица.

Шеф улыбнулся, он опять сделался прежним:

– Э, да что там думать! У меня есть такой человек!

Энрике Богусо не был по-настоящему умелым преступником, но пытался компенсировать неумение планировать преступления зверской решительностью. Он проявлял себя дерзким импровизатором, способным не задумываясь прокладывать себе дорогу по трупам, если из-за недостаточно тщательной подготовки возникали непредвиденные ситуации. Он страховал себя, поставляя полиции информацию, а полицейские делали вид, что ничего за ним не замечают. Но в какой-то момент он зашел слишком далеко и совершил преступление настолько жестокое, что даже у полиции истощилось терпение.

Поклонник времен репрессий с их отрядами смерти, Богусо зачитывался докладами организаций правозащитников и нередко брал на вооружение описывавшиеся в них преступные методы. В ту судьбоносную для него ночь этот двадцатипятилетний молодой человек со своим другом вломился в дом каменщика в Кильмесе, где, как им сказали, хозяин запрятал в стене целое сокровище. С собой Богусо прихватил электрошоковую дубинку и еще некоторые аксессуары эпохи диктатуры и принялся пытать одного за другим членов семейства, привязывая их к кроватям, натянув им предварительно на голову черные мешки. Но вся многотысячепесовая наводка и все мечтания о кокаиновых ночах с проститутками оказались пустым обманом. Преступники выбили из жертв двести песо, убив для этого обоих родителей, а при дележе добычи партнер Богусо прострелил ему ногу. Его арестовали на следующее утро в больнице, на необычно коротком суде приговорили к неснимаемым кандалам, и теперь он ждал окончательного решения в камере предварительного заключения в комиссариате № 33 в Кильмесе.

Номер 33 пользовался репутацией очень доходного места, и несколько лет тому назад Фортунато упустил шанс купить пост его комиссара всего за какие-то семьдесят пять тысяч песо. Комиссариат совсем недавно отремонтировали. Столетние стены заново оштукатурили и перекрасили, велись работы по строительству второго этажа с новыми душевыми, личными шкафчиками, кухней и комнатой отдыха с койками. Для привилегированных заключенных была специально оборудована сверкающая белизной камера, которую комиссар называл «апартаментами для медового месяца». Комиссар с гордостью демонстрировал новую комнату для допросов, одну из немногих с двусторонним зеркалом для наблюдения.

– Вот это да! – воскликнул Фортунато. – Голливудский стиль!

– И нам пришлось делать все это самим, ни песо от центрального управления, – сказал комиссар с оттенком недовольства.