Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт

в словах Мефистофеля была своя правда. В число его добродетелей прилежание не входило. Все же, когда об этом сказал демон, у Кристофа кулаки зачесались ему врезать.

– Смотрю я на тебя, – заметил Мефистофель, вставая и запахивая плащ, – и вижу все тех же бесконечных нытиков, кому по случайности удалось докричаться до нашего брата: «Дай, дай, дай, дай, дай!»

Фауст резко поднял голову:

– Я ничего не просил у тебя после того, как мы ударили по рукам. – От его голоса Кристофа бросило в дрожь, таким он был уставшим и пустым. – Необязательно сопровождать меня, если тебе в тягость моя компания. Дождись срока и забирай то, что тебе причитается.

– Дурак ты! – с неожиданным жаром выплюнул демон уже у самой двери. Он обернулся так резко, что плащ снова распахнулся. Сверкнула в свете камина золотая вышивка. – Как ты не возьмешь в толк? Если бы мне было плевать, я бы давно оставил тебя! Ты думаешь, я таскаюсь с каждым, кто подписал Пакт? Услышь меня, Иоганн! Я хочу, чтобы ты преуспел. Больше всего в этом мире я желаю, чтобы ты достиг своей цели! Чтобы, когда твоя душа спустится в ад, мы оба знали, что она горит не напрасно!

Он ушел, хлопнув дверью с такой силой, что ветер задул почти все свечи. Осталась гореть только та, что стояла на столе перед Фаустом. Кристоф смотрел на лицо учителя, которое словно плавало в темноте отдельно от тела. Бросилось в глаза, что Доктор уже не молод. Жестокий свет вычерчивал каждую морщинку в уголках его глаз, набрякшие веки и седые волосы на висках.

Оба долго сидели неподвижно. Потом Кристоф вдруг сказал:

– Я буду учиться.

Фауст вздрогнул и растерянно посмотрел в угол.

– Ты все это время был здесь?

Вагнер встал дрожа. Голова гудела, хотелось плакать и кричать одновременно. Вместо этого он подошел к Фаусту и, бухнувшись на колени, схватил его руку. Его трясло от ненависти к Мефистофелю, но еще больше – от ненависти к самому себе, к своей тупости, к ленивой бестолковой голове и неповоротливому уму. Доктору следовало выбрать кого-то другого. Уж точно не подавальщика в кабаке!

Тяжелая рука Фауста опустилась на его голову, погладила.

– Я буду учиться, – упрямо повторил Кристоф. – Я выучу все, даже если на это потребуется сотня лет. Даже если мне самому надо будет продать душу!

Доктор запустил руку ему в волосы и потянул, заставляя поднять голову. Никогда прежде Кристоф не видел его таким серьезным.

– Никогда, – сказал Фауст, – никогда так не говори.

Глава 8

Незаметно пролетел январь, наступило Сретение. Дома матушка всегда покупала в этот день сладкую выпечку, орехи и пряники. Здесь матушки не было, но праздник есть праздник, и к вечеру все домашние собрались ехать в церковь на благословение свечей. Для Агаты Урсула приготовила хорошенькое платье, на воротник и манжеты которого пришила кружево, чтобы смотрелось наряднее. Для себя не выбрала ничего особенного, но надела лучшую шаль и заколола ее старинной медной брошью, которую родители подарили на конфирмацию. С того дня, как Агата чуть не убила Урсулу, их отношения на удивление наладились: одна больше не поднимала руку на воспитанницу, а другая старалась вести себя, как хочет нянька.

Внизу их уже ждали остальные, разодетые в пух и прах. Полные груди кухарки распирали расшитый разноцветными нитками корсет. Свои золотистые волосы Берта заплела в косы и уложила на голове короной, заколов шпильками и накинув сверху шерстяной платок. На Хармане был теплый добротный плащ и сапоги из хорошей кожи. Ауэрхан, не изменивший своей привычке облачаться во все черное, поправил перчатки и молча кивнул. Кристоф Вагнер прятал руки в меховую муфту и недовольно сопел, пуская облачка пара.

У парадной двери выстроились трое одноконных саней, в каких пассажиру полагается сидеть впереди, а кучеру – сзади, на узком высоком сиденье. Такие обыкновенно используются для зимних гонок. Берта ахнула и весело захлопала в ладоши:

– Ну, Ауэрхан! Вот это подарок! Давненько меня не катали с ветерком!

Она повернулась к Урсуле, желая разделить с кем-то радость, но та замешкалась. Уже смеркалось, и под дугами саней болтались зажженные фонари.

– Не опасно ли быстро ехать в темноте?

Берта фыркнула и первая уселась в санки.

– Вот уж не думала, что ты такая трусишка!

– Она права, Урсула, – глубокий низкий голос Ауэрхана эхом разнесся по двору. – Такая осторожность делает вам честь, но если будете всего бояться, так и просидите всю жизнь за шитьем.

Замечание попало в цель, хотя Урсула старалась не показать этого. Ей предстояло выбрать себе возницу, но она слишком долго топталась в нерешительности на снегу. Тем временем Агата, закутанная в шубу и платок, как детская куколка, уже вскарабкалась на скамью перед господином Вагнером. Тот управлялся с поводьями на диво весело и непринужденно. Пока Урсула колебалась, Берта вытребовала себе Хармана. Ничего не оставалось, как только ехать с управляющим.

Сиденье саней было обито мехом, и еще одну меховую накидку девушка нащупала рядом с собой. Должно быть, зверь давно распрощался со своей шкурой, потому что та не сохранила даже запаха. Накинув ее поверх плаща, Урсула вмиг согрелась. Над ее головой покачивались вожжи. Она чувствовала Ауэрхана спиной, и ей мерещилось, что он огромен и страшен, что голова его достает до макушек елей.

Против ее ожидания кони не двинулись шагом, а рванули с места, взвихрив снежную крупу. Сани летели вперед, слегка подпрыгивая на ухабах. Темнота и скорость прятали лес, превращая его в широкую белую полосу снега и черную – деревьев. Ветер дул в лицо, и очень быстро кожа стала гореть. Урсула прикрыла накидкой нос и подбородок и задрала голову к небу. В отличие от леса, звезды плыли над ними медленно и степенно. Одни – крупные и яркие – сверкали, точно камни, какими расшит лиф придворной дамы, другие казались мелкими, как мука, что оставляет след на фартуке Берты.

Кухарка весело смеялась впереди, и Урсула позавидовала ее легкости и задору. Справа Кристоф Вагнер громко свистнул, и его лошадь понеслась быстрее, так что Агата завалилась на спину в санях, показав небу подошвы своих башмаков. Ауэрхан тоже не хотел отставать: над головой Урсулы просвистел хлыст, и хотя он едва коснулся спины лошади, та рванула вперед так, что у Урсулы дыхание перехватило. Сани накренились, и на мгновение показалось, что сейчас она вылетит на снег. Где-то захохотал Харман. Урсула зажмурилась, а затем заставила себя поднять голову. «Смотри на звезды, – велела она