Их пленница - Мария Устинова

Многие люди даже не догадываются, что такое ужас.

Оказалось, можно жить дальше. Почти, как все: ходить на работу, пить чай, иногда читать дурацкие истории и смотреть тупые фильмы, как будто там настоящая жизнь. Что они о ней знают.

И я жила. Научилась смотреть людям в глаза и насмешливо улыбаться.

Пусть смотрят — мне все равно, что обо мне думают. Что шепчут на кухнях, в курилках, о чем говорят вполголоса, когда ухожу. Это же та самая Оливия… Ну, которую… Вы поняли.

Их пленница.

Зато я знала, что такое любовь. Такая любовь, о которой они даже не слыхали.

Было тяжело возвращаться.

Не только из-за ребенка. Тяжело привыкать к новой-старой жизни, вернуться в прежний дом, начать с нуля. Это после того, как я два года прожила в «Авалоне» на особых правах.

Но я справилась, стянула себя в узел, поменяла гардероб на практичный и научилась проходить мимо соседей с каменным лицом. Поначалу меня пытались аккуратно расспрашивать. О, эти прощупывающие вопросы, невинные на первый взгляд, любопытные взгляды, глупое хихиканье… Меня пытались разговорить, чтобы я что-нибудь рассказала о мальчиках, о том, как жила два года.

Всем было очень интересно, сколько их было и как часто. Серьезные у нас отношения или я так, постельная грелка. Давали ли мне деньги или на хлеб приходилось зарабатывать иначе в клубе.

И еще миллион подобных вещей.

Сочувствия в этих вопросах не было. Его в любопытстве вообще не бывает — им все равно, какие раны они тревожат, главное утолить интерес. Будто я обязана развлекать занятными историями.

Но вопросы все равно оставались осторожными. Потому что Зверь и Руслан — ребята в городе известные. Никто не хотел, чтобы я нашептала им о любопытных.

Посылать людей в путешествие я со временем научилась.

Если грубо отвечать — тебя оставляют в покое. Не сразу, но отстают. Правда потом будут говорить, что я нервная и злая, потому что… Мне давно все равно, что они там говорят.

Возвращаться на старое место и раздавать листовки или стоять за кассой я не собиралась. Это вызывало тяжелые воспоминания о времени, когда я умирала от одиночества, голода и болезней. От несправедливости этого чертового мира, будь он неладен. Я правда тогда чуть не сдохла и всякий раз, когда проходила мимо рынка, где некогда работала, мой пульс становился быстрей.

Нет, я не ждала от судьбы милостей. После всего, что со мной произошло — нет. Судьба немилостива.

Я утратила веру в иллюзии, словно ободрала мир от глянцевой обертки и увидела под ней грязь. Есть люди, которые предпочитают пребывать в розовых очках. Я свои даже не растоптала — у меня их не было с самого начала.

Моя дочь — единственное, что вызывало во мне сожаление. На остальное плевать. Но она… Мысль о ней вызывала острую боль, словно внутри сырая рана с оголенными нервами.

У нее даже имени не было.

Конечно, со временем все притупилось. Не до конца — я просто смогла жить. Но на большее уже не рассчитывала.

— …Оливия?

Я рыдала, стоя на коленях и опиралась на Руслана, чтобы совсем не рухнуть на пол. Слезы обессиливали до самого дна. Я так долго приучала себя быть сильной. Все пошло прахом — из-за чего? Из-за того, что им стало жаль денег? А меня не жаль?

Я попыталась встать, но Руслан не пустил. Попыталась его оттолкнуть, но эту гору не сдвинешь. Над плечом завис Кир.

— Оливия? — он встревоженно глядел мне в лицо и попытался поднять. В лице было беспокойство, но только за меня, ведь дочь была не от него.

Я не хотела видеть их обоих.

Мальчики оказались слишком близко. На меня они броситься не могли, так что спустили пар друг на друге: Руслан огрызнулся, отгоняя Зверя, тот выхватил нож… Я стала никому не интересна.

Я обрела долгожданную свободу и нетвердо поднялась на ноги, подолом майки вытирая лицо.

Столкновение я пропустила и только краем глаза заметила движение. Я затаила дыхание: они схлестнулись и отступили, напружиненные и готовые к продолжению схватки. От вспышки безудержного гнева Рус начал перекидываться. Вены и жилы вздулись на шее и руках, потемнели, на правой руке когти. С щеки текла кровь — Кир успел его задеть.

Частичной трансформацией он владел лучше брата. Зубы стали звериными, он метил выкусить кусок мяса. Но Руслан его ранил. Следы когтей остались на груди и самое опасное, на шее. Совсем рядом с бьющейся от пульса жилкой. Удар был всерьез. Всерьез!

Они стояли друг против друга, не двигаясь, чтобы не спровоцировать атаку, но и не отступали. Тяжело дышали, следили за каждым движением. Не как братья, как враги. Из-за меня?

Я не знала, что все так далеко зашло.

Раньше такого не было! Они могли устроить потасовку не всерьез. Иногда дрались вполсилы, чтобы показать кто главный. Но сейчас Руслан пытался нанести брату смертельный удар. Поэтому они застыли — если что, схватка будет всерьез. Как я уже говорила, мужчины их вида ненавидят друг друга, но они были исключением.

Я смотрела и не верила. На щеках медленно высыхали слезы.

Мои мальчики не просто повздорили — они стали смертельными врагами.

Понятно, почему сюда летят соперники — на запах смерти и скорой поживы. Когда-то их тандем был непобедимым, но все развалилось за год.

Но это их проблемы, а у меня были свои.

И плевать, что наш разрыв положил начало войне.

— Подавитесь своими деньгами! — проорала я и направилась к двери. Я печатала шаг, как солдат, словно пыталась придать себе твердость духа и уверенность хотя бы так. — Пошли вы к черту оба!

И я громко хлопнула дверью, оставив их разбираться друг с другом.

Как они могли… Деньги, деньги, деньги…

Это настолько важно, что они наплевали на мои чувства?

Леонард оттирался у стены, но заметив меня, вопросительно поднял брови. Не знал, задерживать меня или нет. Я прошла мимо, не пряча слезы. Надоело прятать, надоело лгать, мне хотелось прокричать на весь мир, что со мной произошло и как мне больно. Хотелось, чтобы все узнали, какие они мудаки — эти двое, помешанные на бабках.

Я дотерпела до конца коридора и разрыдалась. Быстро сбежала по лестнице. Прижала ладони к лицу под глазами, надеясь, что хоть так успокоюсь. Кожа была напряженной и влажной, а руки пахли туалетной водой Руслана — еле заметной, тихой и спокойной, как хвойный лес в горах.

Раньше он меня успокаивал.

На первом этаже я зашла в общий туалет и вымыла руки с мылом. Я смотрела на свое заплаканное лицо: веки припухли, щеки в красных неровных пятнах, будто у меня крапивница. Это от нервов… Успокоюсь и пройдет.

Я еще раз всхлипнула, грудь сдавило, как от истерического спазма. Сдавленными звуками я привлекла внимание подружек, которые отирались у мойки, обсуждая парней. У одной дымилась в руке сигаретка.