Эйнштейн - Максим Чертанов

Осенью 1910 года на кафедре теоретической физики Немецкого университета открывалась вакансия ординарного (штатного) профессора. Назначения утверждал сам император Австрии, но решающим мнением при подборе кандидатов обладал физик Антон Лампа, ученик Маха. Он слышал, что Эйнштейн почитает Маха, запросил у других ученых отзывы; Планк написал ему: «Работа Эйнштейна по теории относительности, возможно, по дерзости превосходит все, что было сделано до сих пор путем умозрительных построений и с применением теории познания. Неевклидова геометрия рядом с этим — просто детская игрушка». С такой рекомендацией от такого человека — как не взять? Но почему сам Эйнштейн рвался в Прагу, столь малоприятное для еврея место, из обожаемой Швейцарии? Сотрудник Еврейского музея в Праге Арно Паржик: «Для Эйнштейна пребывание в Праге было лишь эпизодом, и, как мне кажется, он знал об этом заранее. Через какое-то время ему захотелось бы вернуться в Цюрих или другой город, как только ему предложат подходящую должность».

Пайс: «Мне не очень ясно, почему Эйнштейн решился на переезд. Цюрих он любил, Милева тоже. У него были коллеги, с которыми можно было обсуждать научные проблемы, и друзья, с которыми он музицировал. Ему повысили жалованье. Не мог он не знать и о том, что при нормальном ходе событий его ожидает дальнейшее повышение. Нельзя сказать, что Прага была центром теоретической физики. Впрочем, возможно, письмо Кляйнера коллеге указывает на то, что у Эйнштейна могли быть и другие соображения: „После моих заявлений о его поведении (он хотел извиниться, но я снова пресек эту попытку) Эйнштейн знает, что не может рассчитывать на дружеские отношения с сотрудниками факультета. Я считаю, что Вам необходимо подождать, пока он подаст в отставку, прежде чем возвращаться к этому вопросу…“ Я не знаю, о каком инциденте здесь идет речь».

И никто не знает: в черновике письма Кляйнера от 18 января 1911 года адресат не указан. Ясно только, что Эйнштейн с кем-то крупно поссорился и коллеги были не на его стороне, так что странный переезд можно рассматривать как бегство. А вот студенты об уходе Эйнштейна жалели, даже требовали учредить кафедру теоретической физики специально для него. И начальство было им довольно: в июле швейцарское министерство просвещения подало петицию правительству кантона Цюрих, прося повысить ему оклад, и оклад повысили — до 5500 франков. Тем временем в Праге шли переговоры; Эйнштейн писал Лаубу: «Факультет приглашал меня, но министерство не согласилось из-за моего еврейства».

28 июля 1910 года Милева родила второго сына — Эдуарда, «Теде», как две капли воды похожего на отца. Роженица хворала, денег на сиделку не было, приехала ее мать. Отец тоже не отлынивал; по воспоминаниям Ганса, он часами качал обоих сыновей на коленях, рассказывал истории, играл на скрипке, когда они начинали реветь. Ганс Таннер побывал у Эйнштейнов дома: «Он сидел у себя в кабинете, перед ним возвышалась кипа бумаг, исписанных формулами. Правой рукой он писал, левой придерживал у себя на коленях младшего сына и одновременно ухитрялся отвечать на вопросы старшего, который играл в кубики». В отпуск никуда, естественно, не поехали. Но 24 сентября Эйнштейн съездил в Вену, чтобы официально представиться министру просвещения, и заодно посетил Маха — рассуждали о том, что такое реальность, об атомах и молекулах.

Той же осенью в Цюрихе он через своего ассистента Хопфа познакомился с Карлом Юнгом — так пишет биограф Деннис Брайан, хотя по другим данным это случилось еще в 1905 году. Юнг вспоминал: «Профессор Эйнштейн был моим гостем несколько раз за обедом… Это были очень ранние времена, когда Эйнштейн разрабатывал свою первую теорию относительности, именно он впервые навел меня на мысль о возможной относительности времени, а также пространства, и их психической обусловленности. Более тридцати лет спустя этот стимул привел к моим отношениям с физиком В. Паули и к моей диссертации о психической синхронности». Теория Вольфганга Паули и Юнга трактовала житейские совпадения как проявления неустановленного универсального закона природы; все загадочные явления, случаи телепатии и предвидения будущего, по их мнению, тоже могли быть отражением физических законов. Заметим, что Эйнштейн к телепатии и тому подобному относился не так пренебрежительно, как можно было подумать, — вероятно, Юнг его тоже в чем-то отчасти убедил.

В октябре он опубликовал работу о критической опалесценции, то есть объяснил, почему мы видим небо синим или голубым: молекулы воздуха (а не пыль, как раньше думали) сильнее всего рассеивают «крупнокалиберный» фиолетовый, синий и голубой свет. (Почему тогда небо для нас не фиолетовое? Фиолетовые лучи рассеиваются еще в верхних слоях атмосферы, да и чувствительность наших глаз к фиолетовому ниже, чем к синему.) Главное здесь то, что молекулы — не выдумка, как продолжали считать многие серьезные люди и любимый Эйнштейном Мах, и их можно сосчитать и загнать в уравнения. В ноябре он жаловался Лаубу, что впустую бьется с квантами, а в это время немецкий промышленник Франц Оппенгейм (концерн AGFA) сделал ему хороший подарок: ежегодный грант на исследования в пять тысяч немецких марок.

Наконец решился и вопрос в Праге. У Эйнштейна опять был конкурент, австриец Густав Яуманн, но он оскорбился, что его записали запасным кандидатом, и снялся, написав министерству образования обидное письмо. Так что 6 января 1911 года император Франц Иосиф утвердил назначение Эйнштейна на специально для него учрежденную должность профессора теоретической физики с 1 апреля; оклад — 9872 кроны. Перед вступлением в должность он должен был ответить на вопрос о вероисповедании; атеистом быть не дозволялось, и он написал «моисеево». 10 февраля его отставку приняли в Берне, и в ожидании апреля он по приглашению Лоренца поехал (с женой) прочесть несколько лекций в голландском Лейдене.

Редко кто из великих обходился без духовного «отца»; вот и Эйнштейн нашел его. Еще до встречи с Лоренцем — утонченным, обходительным, доброжелательным, ничуть на него самого не похожим, Эйнштейн писал Лаубу: «Я восхищаюсь этим человеком как никем другим, я бы даже сказал, что люблю его»; в речи над гробом Лоренца он скажет, что его жизнь — «драгоценное произведение искусства, отточенное до последней „детали“». Физик Пауль Эренфест — о встречах Лоренца с Эйнштейном: «Гостю ставили кресло возле огромного рабочего стола… Эйнштейну давали сигару, и Лоренц начинал тихо и вежливо задавать вопросы относительно света в гравитационном поле… Пока Лоренц говорил, Эйнштейн все яростнее пыхтел сигарой и глубже закапывался в кресло. Когда Лоренц заканчивал, Эйнштейн хватал лист бумаги, на котором тот писал. Сигара была забыта, и он накручивал на палец прядь волос над правым ухом. Лоренц глядел на него с улыбкой, точь-в-точь как отец глядит на маленького сына, пытающегося разгрызть орех, уверенный, что в конце концов он с ним управится. Вдруг Эйнштейн вскидывал голову: он понял. Они начинали говорить, то соглашаясь, то споря, безбожно перебивая друг друга, но было ощущение полного взаимопонимания».

В Лейдене Эйнштейн не только болтал — напросился поработать в криогенной лаборатории коллеги Хейке Камерлинг-Оннеса (открывшего сверхпроводимость). 21 февраля в Цюрихе в последний раз участвовал в дискуссии в Обществе естествоиспытателей: темой была теория относительности, но она его уже не интересовала, и говорил он о квантах. 4 марта семестр в Цюрихском университете закончился, а 30-го Эйнштейны переехали в Прагу. Обосновались на левом берегу Влтавы (по-немецки Мольдау), в трехкомнатной квартире на улице Лесницкой: новостройка, электричество, шик, а водопровода нет — воду брали прямо из Влтавы. Впервые наняли прислугу — горничную Фанни, беременную, которую никуда не брали. 20 апреля начался семестр в Немецком университете. Нагрузка небольшая: пять лекционных часов в неделю (по термодинамике и механике), семинар по общей физике и раз в три месяца открытый семинар. Хопф поехал с Эйнштейном, но вскоре нашел хорошо оплачиваемое место в Высшей технической школе в Ахене, а ассистентом вместо него стал Эмиль Ноэль, сын бедного еврейского крестьянина, который в детстве копал и пахал, но смог поступить в университет; Эйнштейну его рекомендовал Лампа.