Коллапс. Случайное падение Берлинской стены - Мэри Элиз Саротт

марширующие этого не знали, «узел» был самой опасной точкой их маршрута. Силы безопасности стояли по всему городу, однако эта часть кольца перед вокзалом была определена как ключевая зона обороны; по словам дежурившего в ту ночь офицера полиции, спецслужбы считали, что лучше всего попытаться остановить марш именно там – где колонна сужалась и замедлялась перед поворотом. По их расчетам, шедшие впереди должны были достичь «восточного узла» и вокзала вскоре после 18:30.

Хаккенберг – местный партийный лидер, руководивший силовиками, попытался связаться с Восточным Берлином, пока марширующие двигались к «узлу». В принципе, звонить начальству ему было не обязательно. Как командующий операцией он получил четкие инструкции от руководителя страны – Хонеккера – остановить демонстрацию. Если все предыдущие меры не позволили прекратить марш (к тому моменту это стало уже очевидно), Хаккенберг имел все полномочия применить силу, чтобы не позволить демонстрантам достичь вокзала. Дополнительные консультации с Восточным Берлином не требовались, но Хаккенберг все равно решил позвонить – специально чтобы поговорить с Кренцем.

Почему Хаккенберг хотел поговорить с Кренцем в тот критически важный момент, до конца не ясно, но имеющиеся свидетельства намекают на определенные причины. Главный его мотив, похоже, был связан со слухом о скором перевороте. О том, что Кренц планировал сместить Хонеккера, Хаккенберг, скорее всего, узнал от друга Кренца – Вальтера Фридриха, который вернулся в Лейпциг, услышав о возможном путче от самого Кренца. В Лейпциге Фридрих поставил в известность Роланда Вётцеля – одного из секретарей партии, подписавшего призыв Мазура, после чего Вётцель провел большую часть вечера с Хаккенбергом, поэтому вполне вероятно, что Вётцель и сообщил ему сенсационные новости. Инструкции остановить демонстрацию всеми необходимыми средствами Хаккенберг получил от Хонеккера, но теперь, оказывается, забрезжила перспектива отставки Хонеккера, так что тем звонком лейпцигский командир, скорее всего, хотел подстраховаться на случай обрушения вертикали власти.

Пока толпа приближалась к «восточному узлу», Хаккенбергу удалось в присутствии Вётцеля дозвониться до Кренца. Позже в интервью Хаккенберг вспоминал, как он рассказывал Кренцу о марше и оценил количество протестующих «примерно в сто тысяч», – цифра шокировала Кренца. По-видимому, прямой эфир, который смотрели в Восточном Берлине, не передавал всего размаха протеста. Хаккенберг добавил, что он переговорил со Штрассенбургом – главой полиции Лейпцига и что они оба не сомневались, что любые действия сил безопасности «не обойдутся без кровопролития». Хаккенберг предложил пропустить демонстрантов. Кренца это настолько ошарашило, что он потерял дар речи, вспоминал Хаккенберг. Когда Кренц наконец пришел в себя, то сказал, что он «не может утвердить» идею Хаккенберга. Кренц добавил, что ему нужно с кем-нибудь проконсультироваться (с кем именно – не ясно) и что он скоро перезвонит. Хаккенберг, Вётцель и другие секретари партии, собравшиеся в кабинете в Лейпциге, предположили, что Кренц оперативно посоветуется с другими высшими чинами, например с Мильке, и перезвонит в течение нескольких минут, поскольку времени оставалось в обрез.

Позднее Кренц утверждал, что тут же перезвонил и приказал войскам в Лейпциге отступить. Однако никаких свидетельств такого приказа от Кренца или другого лидера СЕПГ в Восточном Берлине не существует. Сохранившиеся свидетельства и показания говорят совсем о другом: долгое время Кренц просто не звонил. Как вспоминал Вётцель, «прошло очень, очень много времени, и очень непростого времени», пока Кренц не перезвонил – как минимум полчаса спустя. По оценкам Хаккенберга, до звонка Кренца прошло около сорока пяти минут – целая вечность в такой кризисной ситуации. Пока ожидание тянулось, начальник полиции Штрассенбург, опасаясь масштаба демонстрации, вызвал в центр города резервные части, стоявшие до того момента на окраине. К тому моменту, когда демонстранты вплотную подошли к «восточному узлу», Кренц все еще не перезвонил.

Хаккенберг вместе с другими секретарями партии, находившимися с ним в кабинете, быстро оценил возможные варианты. Хотя сохранившихся свидетельств безнадежно мало, а сам Хаккенберг уже умер, кажется весьма вероятным, что в тот решающий момент он пытался разрешить сложившиеся противоречия. У него имелись инструкции остановить продвижение марша – от Хонеккера, которого вскоре, возможно, сместит Кренц. Но кроме этого Хаккенберг знал о централизованности режима Восточной Германии и что все важные решения должны принимать в Восточном Берлине, а не второй секретарь вроде него. Пусть даже он и исполнял обязанности первого секретаря и формально имел полномочия начать наступление, было бы не слишком умно так поступить, не справившись мнения лидеров партии, что он и пытался сделать – но безуспешно. Помимо сомнений в позиции Берлина, ему пришлось иметь дело еще и с расколом в собственных рядах в Лейпциге. Когда некоторые местные секретари подписали составленный Мазуром «призыв шестерых», не дожидаясь согласия товарищей, они тем самым продемонстировали общественности раскол в партийной верхушке города. Поэтому Хаккенберг знал, что не может рассчитывать на единогласную поддержку применения силы, и наверняка боялся стать козлом отпущения – в зависимости от того, кто возьмет верх в партийной борьбе не только в Берлине, но и в Лейпциге.

Наконец, он знал, что шансы той ночью были не в пользу СЕПГ. Под его руководством было около десяти тысяч человек. Распространенный для внутреннего пользования прогноз обещал, что максимальный размер демонстрации не превысит 50 000 человек, но уже сейчас он столкнулся с как минимум вдвое большим количеством. Конечно, марширующие были безоружны, и полноценное применение армии с парашютистами и танками сравняло бы шансы. Но для этого требовалось одобрение Восточного Берлина, которого он в тот момент еще не получил. Кроме того, у него не оставалось времени организовать подобную переброску сил до того, как марш достигнет вокзала (хотя потом Хонеккер даже предлагал удар с воздуха по маршу, запланированному на 16 октября). Таким образом, определяющее значение имело количество вышедших на улицу. Как выразился один партийный лидер, «никто из нас не был готов иметь дело с толпой» такого размера. И теперь, в то время как демонстранты окружали стратегическую позицию, он и другие лейпцигские секретари оказались, как позже вспоминал Вётцель, «полностью предоставлены самим себе».

В отсутствие звонка от Кренца и ввиду приближающейся толпы Хаккенберг вынужден был принять самостоятельное решение. Примерно в 18:30 он отдал приказ занять оборонительную позицию. Сохранился письменный вариант этого приказа; в нем написано, что «все развернутые силы» должны «перейти к самообороне». Атаковать им полагалось лишь в том случае, если они сами или какое-либо строение подвергнутся нападению. Если бы это случилось, они должны были «дать отпор всеми средствами», но пока и если толпа не начнет нападать, им надлежало оставаться на местах. Другими словами, вопреки ожиданиям и инструкциям Хонеккера, Хаккенберг