Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

женщины не хотят продать ни за какие деньги. С ревом провожает корову с малюткой на руке, умоляя того, кто корову у ней взял: «Пане добрый, пожалей нас, будь добрый, смилуйся над нами, малых деток маю, а хлеба нема, шо буду робити. Ой, Матка Возка! Смилуйся над нами!» А то на землю падет и все плачет.

В. П. Кравков, 4 декабря

Сейчас только получил потрясающее известие: застрелился полковник Краевский, наш интендант, человек, безусловно, хороший; я не обманулся в предвидении: мне за последнее время при встречах с ним всегда казалось, что он или сойдет с ума, или покончит с собой; он страшно болел душой за необеспеченность нашего солдата предметами первой необходимости и мрачно взирал на ближайшее безотрадное и безнадежное в этом отношении его будущее; застрелился он на моем любимом для прогулок месте – кладбище! Это именно он был той фигурой, которая рано утром ежедневно прогуливалась внизу по берегу озера, когда я постоянно в это время прохаживался возле кладбища к обрыву. Да будет тебе земля пухом, несчастный страдалец, не обладавший толстой кожей переживших тебя сослуживцев!

Н. А. Митурич, 5 декабря

Тьма санитаров в Варшаве и все ходят, бродят, очень странное впечатление от этого. Сестриц видел мало. Офицеров и солдат всяких частей, занятых и свободных тоже очень много. Вообще странно кажется их спокойное разгуливание, когда в 50 верстах идет бой. Вечером случайно узнали, что сообщение с Андреевым телеграфом закрыто – может быть что-нибудь новое в расположении? Варшавяне поражают спокойствием, рассудительным отношением к передвижениям войск – к отступлению наших к Варшаве: мне здесь же только и объяснили всю выгоду завлекать германцев по дважды пройденному ими пути, теперь уже совершенно разоренному и безлюдному. Они не пробудут близ Варшавы и двух недель – отойдут с голоду – здесь все верят, что наши Варшаву не сдадут. Вообще много войск без дела – как-то успокаивают обывателей. Даже евреи, сбежавшие кто мог в первый раз – теперь еще сидят.

С. И. Вавилов, 6 декабря

Начинаю понимать главные диссонансы, из которых вытекает все мое теперешнее tragische Lage (нем. «трагическое положение» – прим. авт.). Прежде всего, я попал “в народ”. Все эти строевые, обозные, с которыми сижу вот сейчас в халупе, – рабочие, мужички, народ частью сметливый, умный, частью грубый, глупый – но все же «народ». Вчера начальник нашего отделения Бартенев получил от сестры для солдат отделения мешочки с махоркой, мылом и пр. Как радостно расплылись сегодня все физиономии при получении этих мешочков, Николин день обратился воистину в праздник. Все это трогательно и мило, материал для корреспондента, материалу, одним словом, сколько угодно. Но Боже мой! жить тут, жить 5 месяцев, ни разу не поговорить о чем говорится и что на языке, сразу «опуститься» и «опроститься», становится невыносимо. Не привык я ухаживать за собой. Дома все делалось, а мне оставались книги и я «сам». Теперь я без книг и без «себя самого». Чистка, блохи, добывание еды – вот и все, что осталось. Исковеркано все существование. Ужас переходов, постоянное недомогание, грязь, скука халуп, скука войны <…>.

Н. Д. Мурсатов, 7 декабря

Стрельбы у нас не было, мы сидели в окопах. Артиллерия тоже перестала стрелять. Я ходил в хату и купил картошки 2 котелка за 20 копеек – сварили и поели. Потом принесли нам на позиции жертвы из России: табак, спички, папиросы, сухарей белых, соль, иголки, нитки, конверты, бумагу, карандаши, чай, сахар, сало, портянки суконные, теплые рубахи, башлыки, пиджаки суконные и несколько пар сапог. Мы все это разделили по частям: табаку досталось по 1½ осьмушки, белых сухарей по горсточке, соли по ложке, спичек по коробку, каждому по иголке. Нитки – у кого вовсе не было; сала было немного – всем не досталось, чаю досталось всем, и по 10 кусков сахара; конвертов и бумаги было довольно – кому сколько надо; карандашей тоже много было, пополам разрезанных; папирос было только три пачки – забрали двое; портянки достались не всем, теплые рубахи тоже не всем – у кого вовсе не было, только тем давали; башлыки тоже у кого вовсе не было, только тем выдали; сапоги выдали у кого вовсе плохие были. Когда все мы это получили – поблагодарили тех, кто нам пожертвовали – с радостью мы все это приняли. А для курящих – табак дороже всего, потому что у многих курящих не было вовсе табаку; находились без курения, а купить было негде. Я сам слыхал от многих курящих: «Эх бы сейчас покурить табаку, и ничего бы больше не надо, и без хлеба бы прожили». Ночи были холодные, другой раз так бы и покурил табаку, а табаку не было. Сидишь в окопе и тубами щелкаешь. Я сам курящий человек – знаю по себе. Вечером получили по ломтику хлеба и принесли суп и порции, но только суп и порции были вовсе негодные – сильно пахучие – но пришлось есть с голоду.

«Русское слово», 7 декабря

В судебной палате, без участия сословных представителей, слушалось характерное бытовое дело о крестьянине Волошине, обвинявшемся в оскорблении Вольской земской управы.

Обратившись в земскую управу с прошением, Волошин поместил в него следующую фразу: «Для взимания с меня земских податей явился урядник, который под нагайкой выдрал с меня 17 рублей. Это не земское учреждение, ваша управа, а учреждение дранья нашей шкуры».

Окружной суд, где это дело слушалось первоначально, приговорил Волошина к 3-м неделям ареста. Судебная палата приговор этот утвердила.

В. А. Теляковский, 9 декабря

Ужасные новости я вчера услышал по поводу войны и наших действий в Царстве Польском. Оказывается, дела не блестящи. Штер читал телеграммы, полученные Джунковским от своих подчиненных. Это, я думаю, единственные новости без цензуры и правдивые. Рузский оказался морфинистом и, получив два Георгия, теперь отставлен. С Ивановым у него трения. Войска наши отступили и на Варшавском театре, и на Галицийском. Будучи в 15 верстах от Кракова, теперь они в 100 верстах. От бедного Государя многое скрывают. Рассказывал Штер, что за завтраком генерал-адъютант Нилов стал сожалеть о некоторых неуспехах, и, когда Государь его спросил: «Откуда вы это знаете? Я об этом не слыхал», Нилов заявил, что ему сказал Джунковский. Все это очень характерно.

«Голос Москвы», 10 декабря

Отсутствие вина начинает сказываться. Врачи