История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

восстановления свободных городов Любека, Бремена и Гамбурга только при заключении мира с Англией, тогда как решение вопроса с Рейнским союзом будет приурочено к заключению всеобщего мира, о котором будут договариваться все мировые державы, даже Америка. И поскольку предстоявшие в ближайшее время переговоры будут вестись только с Россией, Пруссией и Австрией, обсуждение двух этих пунктов можно отложить.

И Бубну тотчас вновь отправили во французскую штаб-квартиру с этими двумя поправками, которые в самом деле были весьма важны, а император Франц направил Наполеону новое письмо, в котором, отвечая на его просьбу пощадить его честь, говорил такие слова: «В тот день, когда я отдал вам свою дочь, ваша честь стала моей честью. Верьте мне, и я не потребую от вас ничего, от чего может пострадать ваша слава». Ко всем этим свидетельствам Бубна должен был добавить официальное заявление, что Австрия еще не связана обязательствами ни с кем и если Наполеон согласится на новые условия мира, она готова связать себя с ним присоединением новых статей к договору об альянсе от 14 марта 1812 года.

Таковы были расположения венского двора, когда Бубна пустился в путь, и они были искренними, ибо в ту минуту до Австрии еще не дошли слухи о возможности прямого соглашения между Россией и Францией, а потому у нее не было причин ни для спешки, ни для недовольства. Предлагая эти условия, Австрия была уверена, что посредством одной угрозы присоединиться к Наполеону заставит принять их и Россию, и Пруссию.

Безусловно, подобная новость должна была показаться Наполеону весьма хорошей, ибо от него зависело завершить долгую борьбу с Европой, и завершить ее, получив великолепную империю и морской мир, который компенсировал бы его отказ от Гамбурга и Рейнского союза. К сожалению, это сообщение не удовлетворило Наполеона, а разгневало. Он увидел в нем решимость Австрии немедленно вмешаться и, навязав свое посредничество, не позволить продолжать военные действия. Он вынужден был либо согласиться на условия, которых не хотел ни в коем случае, даже с поправками, либо в тот же миг увидеть Австрию в числе своих врагов, а он мог противостоять ей только через два месяца. Это и предрешило уступку по некоторым спорным пунктам перемирия. Не желая быть сговорчивым с Австрией, требовавшей от него окончательных жертв, Наполеон стал сговорчивым с Пруссией и Россией, требовавшими от него жертв временных, и написал Маре шифровку: «Тяните время, не объясняйтесь с Бубной, увезите его в Дрезден и оттягивайте минуту, когда мы будем вынуждены принять либо отвергнуть предложения Австрии. Я намерен заключить перемирие и выиграть необходимое мне время. Однако если для заключения перемирия будут настаивать на негодных условиях, я доставлю вам новые темы для разговоров с Бубной, дабы вы могли протянуть еще несколько дней, пока я не отброшу союзников подальше от территории Австрии».

В эту минуту, на его и на нашу беду, Наполеон получил известие о том, что маршал Даву подошел к воротам Гамбурга и наверняка вступит в город 1 июня. Было 3 июня; и Наполеон задумал решить проблему Гамбурга, заявив в переговорах, что ганзейские провинции достанутся тому, кто будет владеть ими в полночь 8 июня. Он согласился оставить между двумя армиями нейтральный участок в десяток лье, включавший Бреслау. Что до длительности перемирия, он решил, что оно будет продолжаться до 20 июля, с шестидневным сроком после его отмены до возобновления военных действий, что приводило к 26 июля и составляло почти два месяца. Наполеон отправил эти условия и приказал тотчас прервать переговоры, если они не будут приняты.

Коленкур представил новые условия 4 июня. Посланники, имевшие приказ уступить, если Бреслау не останется в руках Наполеона, уступили, и роковое перемирие, ставшее величайшим несчастьем Наполеона, было подписано 4 июня. Договорились о том, что демаркационная линия между двумя армиями пройдет по Кацбаху, оставив Бреслау на нейтральной территории; после Кацбаха – по Одеру, обеспечив Франции Нижнюю Силезию; после Одера – по старой границе Саксонии и Пруссии, оставив во французском владении всю Саксонию; от Виттенберга до моря – по Эльбе. Кроме того, было оговорено, что блокированные гарнизоны Вислы и Одера будут снабжаться продовольствием за деньги. В тот же день стало известно, что Гамбург и ганзейские города вернулись в руки Даву, что обеспечивало Франции обладание ими на время перемирия.

Таково было роковое перемирие, которое, несомненно, нужно было принять, если хотели мира, но безоговорочно отвергнуть, если его не хотели, ибо лучше было в этом случае незамедлительно довершить уничтожение союзников. Наполеон же, наоборот, принял его потому, что противился миру и желал запастись двумя месяцами и завершить вооружения, отказавшись от условий Австрии. Ошибка Наполеона проистекала из остальных его ошибок, подводила им итог и стала частью роковой череды решений, продиктованных честолюбием и ускоривших конец его правления.

Между тем во всей Европе, кроме Пруссии, перемирие вызвало радость, потому что весьма походило на мир. Отправив армию на квартиры, Наполеон декретировал возведение памятника на вершине Альп, повелев начертать на нем слова: «Наполеон французскому народу, в память о его благородных усилиях против коалиции 1813 года». Идея, несомненно, обладала величием его гения; но лучше бы он послал в Париж, ради французского народа и самого себя, мирный договор с отказом от Рейнского союза, Гамбурга, Иллирии и Испании с такими словами: «Жертва Наполеона французскому народу».

XLIX

Дрезден и Витория

Подписывая Плейшвицкое перемирие, Наполеон желал только выиграть два месяца для завершения вооружений, соразмерных силам новых врагов, которых он мог навлечь на себя, и ни на минуту не задумывался о мире, не собираясь заключать его на условиях, предложенных Австрией. Он категорически отвергал этот мир, и не из-за территориальных потерь, которые были ничтожны, а потому, что считал его посягательством на свою славу и без колебаний предпочитал ему войну со всей Европой. Однако он не хотел, чтобы о его истинных намерениях (со всей очевидностью вытекавших из приказов, дипломатических депеш и неизбежных признаний некоторым ближайшим соратникам) догадались державы, с которыми ему предстояло вести переговоры, или члены его правительства. Ведь если бы замыслы Наполеона стали понятны Австрии, она бесповоротно пошла бы против нас, ускорив вооружение и посеяв отчаяние среди наших союзников, которым и без того опостылел альянс, и сделала бы невозможным продление перемирия, которого Наполеон добивался путем затягивания переговоров. Если бы он признался членам правительства, о решении отказаться от мира узнал бы вскоре и народ. Это усилило бы неприязнь к его политике, распространив ее на него самого и его династию, затруднило бы проведение новых призывов и расстроило армию. Солдаты допускали, что после Москвы и