История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

дабы изыскать возможность прямого соглашения с Россией, Наполеон предоставил Австрии опасное оружие, которым ей предстояло воспользоваться самым пагубным для нас образом. Если бы император Александр был не столь обижен пренебрежением Наполеона, не столь увлечен новой для него ролью короля королей и разделял мнение Кутузова, хотевшего прекратить войну, подписав с Францией выгодный России мир, было бы весьма уместно посылать к нему Коленкура, который долгое время пользовался его доверием и стал почти другом. Но, будучи одурманен лестью германцев, Александр превратился, несмотря на присущую ему мягкость, в неумолимого врага, с которым опасно было искать контактов. Ничуть его не тронув, приезд Коленкура только доставил ему средство положить конец долгим колебаниям Австрии. Теперь Александр мог сказать австрийцам: «Решайтесь, а не то нас снова разгромят, как в Лютцене и Бауцене, и мы будем вынуждены вступить в переговоры с нашим общим врагом, принять его авансы, заключить с ним мир, выгодный только России, и бесповоротно оставить вас на произвол его гнева, который должен быть немалым, ибо если вы недостаточно сделали, чтобы помочь нам, вы сделали вполне достаточно, чтобы внушить глубокое недоверие ему». Адресовать подобные слова венскому двору на следующий день после Бауцена было бы тем более уместно, что новое отступление отдалило бы союзников от границ Австрии и лишило их всякого контакта с ней. Объединяться следовало сейчас или никогда, ибо стоит сделать еще шаг – и протянутые друг к другу руки уже не смогут соединиться.

Вот такие доводы было решено привести императору Францу и Меттерниху; и в то время как Клейст и Шувалов в Плейшвице вели переговоры о перемирии, позвали Штадиона и указали ему на Коленкура, выбранного для этих переговоров. Выдав за свершившийся факт дипломатические попытки, какие дозволял предположить его приезд, настоятельно просили Штадиона объявить своему кабинету, что то, от чего отказались сегодня, будут вынуждены принять завтра, под давлением обстоятельств и побед Наполеона. Штадион поспешил живописать своему двору, со многими преувеличениями, опасность прямого соглашения между Францией и Россией. Первого июня, не полагаясь на влияние слов, написанных на бумаге, Александр отправил в Вену Нессельроде, поручив ему просить, умолять и угрожать при необходимости австрийскому двору, показав ему голову Медузы, то есть договаривающегося с Александром Наполеона, повторявшего на Одере встречу на Немане и возобновлявшего Тильзитский альянс в Бреслау. Нессельроде тотчас пустился в путь, направившись в Вену через Богемию.

Подобных усилий и не требовалось, чтобы дать решающий толчок столь прозорливым людям, как император Франц и Меттерних. Ведь Австрия, вновь возведенная фортуной на высоту, с которой она была скинута двадцать лет назад мечом Наполеона, подвергалась большой опасности. Теперь все ласкали ее и являлись к ней с руками, полными великолепных даров. Александр предлагал ей не только Иллирию и часть Польши, но и Италию, и Тироль, и императорскую корону Германии, и в довершение всего независимость. Франция предлагала ей Иллирию и часть Польши, не Италию, но Тироль, не императорскую корону, но Силезию, которая соблазнила бы ее веком раньше. Правда, Франция не предлагала независимости, которой Австрия желала превыше всего. Ей оставалось только выбрать; но если она вовремя не решится, пожелав слишком долго наслаждаться ролью всеми обласканной державы, то может оказаться опозорена и раздавлена всеобщей враждебностью после всеобщей лести. Соглашение Наполеона с Александром приведет к миру, выгодному одной России; Австрия не получит ни части Польши, ни Иллирии, ни Италии; ее желанию восстановить Германию не уступят, разве что предоставят небольшое возмещение Пруссии, и так, не вернув себе независимость, она вновь подпадет под владычество Наполеона, как никогда жестокое. В данных обстоятельствах, когда всё решалось ударами меча, – и какими ударами! – хватило бы и двух дней, чтобы переменить лицо мира.

Исполненный тревог, Меттерних уже подумывал отвезти своего господина в Прагу, дабы приблизиться к театру сражений и переговоров и иметь возможность с высоты Богемии, как с наблюдательной вышки, следить за стремительным ходом событий и при необходимости вмешаться в него. Известие о прибытии Коленкура для переговоров о перемирии поразило его до такой степени, что его волнение не укрылось от проницательных глаз Нарбонна. Письма Штадиона не оставляли сомнений, и император и его министр в двадцать четыре часа приняли решение выехать из Вены в Прагу. Отношения с Францией в некотором роде обязывали Меттерниха объяснить свой отъезд Нарбонну, и он сказал, что накануне открытия переговоров Австрии надлежит приблизиться к принимающим ее посредничество сторонам; что сообщение с Прагой на шесть дней короче сообщения с Веной, а это немаловажно, поскольку мирный договор предстоит заключить всего за шесть недель.

Доводы оправдывали отъезд, но не его стремительность. Наведение кое-каких справок и озабоченный вид Меттерниха окончательно открыли всё бдительной французской миссии. Из надежных источников Нарбонн узнал, что венский двор ускорил отъезд, опасаясь прямого соглашения Франции с Россией. Эти сведения объясняли Нарбонну и перемену в отношении к нему Меттерниха. В самом деле, Нарбонн почувствовал заметное охлаждение австрийского министра, что было естественно. Хотя Меттерних и выскользнул из альянса подобно тому, как змея, извиваясь, выскальзывает из сжимающей ее сильной руки, он всё же не полностью отступился от общего дела и в благоразумном намерении обойтись без войны защищал перед союзниками умеренную систему мира, что было непросто. И теперь он имел основания сердиться на нас за попытку договориться о мире, губительном для него, тогда как он силился договориться о мире, весьма приемлемом для нас.

Впрочем, Нарбонн едва успел побеседовать с Меттернихом, и последний, спешно уехав, к вечеру 3 июня уже был с императором в Гичине, резиденции в двадцати лье от Праги. По прибытии в Гичин он встретил Нессельроде, который узнал об отъезде двора и повернул обратно, присоединившись к нему. Нессельроде от имени императора России и короля Пруссии умолял Меттерниха положить конец затянувшимся колебаниям и не допустить новой неудачи союзников, ибо в случае нового поражения они будут вынуждены покориться Наполеону и увековечить зависимое положение Европы. Особенно постарался Нессельроде показать Меттерниху, что Наполеон предает австрийцев, ибо думает пожертвовать ими и заключить бедственный для них мир, тогда как они выдвигают ради него систему мира умеренного. Он настойчиво убеждал австрийского министра последовать примеру Пруссии и присоединиться к коалиции посредством официального договора. Меттерниха не требовалось ни осведомлять, ни убеждать, ибо он был достаточно осведомлен и убежден, но всё более привязывался к уже выбранной системе поведения – исчерпать все возможности роли арбитра, прежде чем перейти к роли воюющей стороны. Такая система не только спасала честь императора Франца как государя и отца, но и отвечала осмотрительности Австрии, доставляла ей время, необходимое