История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

для вооружения и, главное, оставляла возможность мирного завершения дела. Как прекрасно было бы восстановить и Пруссию, и независимость Германии, да еще вернуть себе Иллирию и утраченную часть Галиции, избежав новой войны с Наполеоном!

Поэтому Меттерних сказал Нессельроде, что обязался быть посредником и честно исполнит эту роль в предстоящие два месяца; что пока он не может принять решения, но если разумные условия мира будут окончательно отвергнуты, он посоветует своему господину по истечении перемирия присоединиться к державам коалиции и предпринять последнюю попытку избавить Европу от владычества Наполеона.

На настоящую минуту стороны обещали друг другу, что Россия не позволит соблазнить себя прямым соглашением, а Австрия объявит войну в указанный день, если ее условия не будут приняты. Пользуясь соседством с Прагой, Меттерних вызвал туда Бубну на двадцать четыре часа, объяснил ему свою позицию и разрешил самым недвусмысленным образом заявить, что Австрия заключит договор с воюющими сторонами, если перемирие не будет использовано для искренних переговоров об умеренном мире. В то же время Бубне поручили заявить французскому двору, что посредничество Австрии официально принято Пруссией и Россией и теперь посредник обязан потребовать, чтобы все стороны, в том числе и Франция, объявили свои условия. В этой связи Бубна должен был сообщить о желании Меттерниха приехать в Дрезден, чтобы прояснить все вопросы в сердечной беседе с Наполеоном. Так можно будет покончить со всем за несколько часов, ибо если Меттерниху удастся убедить Наполеона, члены коалиции не смогут отказаться от условий, которые Австрия объявит приемлемыми.

Вот о каких важных вещах намеревался сообщить Наполеону Бубна по возвращении в Дрезден. Поскольку Наполеон прибыл 10 июня, 11-го Бубна вручил ему ноту, объявлявшую, что Россия и Пруссия официально признали посредничество Австрии, а Австрия занята выяснением их условий мира и ожидает, что Франция соблаговолит, в свою очередь, объявить свои.

Если бы Наполеон хотел мира, хотя бы на тех условиях, которые ему были известны, он не стал бы терять времени, ибо для переговоров оставалось от силы сорок дней. Но он мира не хотел, и доказательством (помимо неопровержимых доказательств, содержащихся в его переписке) являлось то, что он терял время и собирался терять его и дальше. Он был намерен оттягивать минуту объяснения по существу, обсуждая формальные вопросы, затем притвориться исправившимся и выказать уступчивость перед окончанием перемирия, благодаря чему добиться его продления до 1 сентября. Завершив военные приготовления, Наполеон думал прервать переговоры по какой-нибудь причине, способной ввести в заблуждение общество, внезапно обрушиться всеми силами на коалицию, уничтожить ее и восстановить свое пошатнувшееся господство. При таких намерениях еще не время было принимать Бубну и называть ему условия, сводившиеся к нескольким пунктам, ни один из которых не поддавался двусмысленному толкованию. Поэтому Наполеон принял решение потянуть еще четыре-пять дней, прежде чем допустить к себе посланника и ответить на его ноту. Но терять пять дней из сорока ради первого же формального вопроса значило слишком много сказать о том, чего он хотел, или скорее не хотел.

Однако Наполеон только что прибыл в Дрезден, был, несомненно, утомлен и обременен разнообразными заботами, и в крайнем случае можно было понять, почему он не принял Бубну в тот же день. Министр Маре принял депешу Бубны, притворился, что нашел ее чрезвычайно важной, обещал ответить через три-четыре дня, и сказал, что Наполеон в скором времени даст ему аудиенцию и объяснится на предмет содержания ноты.

За это время был подготовлен и составлен ответ. Он обнаруживал истинные намерения французского императора еще более, чем добровольная потеря времени. Прежде всего Бубне отвечали, что он не имеет права вручать ноты. В самом деле, этот посланник, официально принятый Наполеоном и отправленный к нему потому, что был ему приятнее любого другого, не являлся ни полномочным представителем, ни послом, и потому не имел права вручать дипломатические ноты. Но это была мелочная придирка, ибо с Бубной уже обменивались самыми важными сообщениями. Тем не менее в ответе Бубне заявили, что представленная им нота, дабы занять место в архивах французского кабинета, должна быть подписана Меттернихом, ибо сам Бубна не обладает рангом, сообщающим ноте достоверный характер.

Вслед за формальной трудностью воздвигались проблемы по существу. Первая касалась самого посредничества. Разумеется, Франция выказала расположение допустить посредничество Австрии, даже обещала признать его, но столь важное решение не может выводиться из простой беседы, нужен официальный акт, определяющий цель, форму, значение и продолжительность посредничества. Но и это еще не всё. Как примирить посредничество с договором об альянсе? Будет ли Венский кабинет посредником, то есть арбитром, готовым выступить с оружием в руках против той или иной стороны, как принято вести себя вооруженному посреднику? И что тогда станется с договором об альянсе Австрии и Франции? По этому пункту требовалось объяснение. Наконец, каково бы ни было значение посредничества, существует формальный вопрос, обойти который молчанием не позволяет честь. Столь внезапное и, можно сказать, лихое овладение Австрией ролью посредника предвещает манеру переговоров, неприемлемую для Франции. Ведь Австрия, кажется, хочет посредничать между всеми воюющими сторонами, сама доносить слова одних до других и не допускать их непосредственных контактов (чего Австрия и в самом деле желала, дабы помешать прямому соглашению). Такая манера переговоров недопустима. Франция ни за кем не признает права вести за нее переговоры о ее делах.

Такими придирками было заполнено множество нот, а Наполеон заполнил ими и долгую беседу с Бубной. Он предоставил посланнику аудиенцию 14 июня, а ноты подписали и вручили 15-го. Маре сопроводил их личным письмом Меттерниху: тон письма даже противоречил цели, каковой предполагалось достичь, ибо Наполеон хотел выиграть время, а надменный тон вовсе для этого не годился. В письме министр вменял потерю времени в вину Меттерниху, неуклюже сетовал на то, что так мало продвинулись к 15-му числу, притом что перемирие было подписано 4 июня (будто Бубна не находился во французской штаб-квартире с последних чисел мая). Наконец, относительно выраженного Меттернихом желания приехать в Дрезден Маре, даже не увиливая, отвечал почти невежливо, что вопросы еще недостаточно созрели, чтобы встреча Меттерниха с министром иностранных дел или с Наполеоном могла принести пользу, какой от нее ожидают, а потому надо надеяться на встречу позднее.

Таковы были ответы, которыми пришлось довольствоваться Бубне и которые отправили Меттерниху в Прагу. Требовался день, чтобы добраться до столицы Богемии, и день, чтобы вернуться, и если бы Меттерних и Наполеон потратили три-четыре дня на принятие решения, всё равно пришлось бы объясняться не раньше 20 июня. Но и французской дипломатии было бы, разумеется, дозволено потратить несколько дней на составление текста конвенции, и