Врата войны - Роман Буревой

— Закрыть врата! Закрыть врата!

Над их головами прыгали и кувыркались анимированные голограммы. Карикатура на Джона Моррисона — главного стража врат — и на главу Мирового правительства Эйно Хаккинена. Служба безопасности врат тут же окружила демонстрантов. Их обстреливали ловчими коконами и по одному, спеленатых, переносили в многоместный мобиль. Коконы позволяли задержанным брыкаться, извиваться по-змеиному и совсем не мешали вопить и обзывать охранников.

Алена вдруг представила в такой ловчей сети тетю Надю в ее фиолетовом платье и расхохоталась.

1

Вездеход дернулся и замер. Мотор еще с минуту пыхтел, выплевывая в холодный воздух терпкий запах не до конца сгоревшего эршелла, потом замолчал. Виктор открыл глаза. Второй двигатель натужно рокотал впереди. Слышно было, как в лесу срывались с ветвей комья липкого снега. Мелкий холодный дождь промочил одежду насквозь. Даже накидка, которой одарил Виктора лежащий рядом на броне сержант, не спасала. Тело ныло: каждая мышца, каждая клеточка пропиталась усталостью. Таблетки не помогали. Голова болела, и горло саднило.

«Мы — слабые твари, но мы покоряем миры», — вспомнил Ланьер начало популярной песенки.

Небо на востоке чуть-чуть светлело вялой холодной желтизной. Лес был серо-черно-белым. С одной стороны дороги стояли гиганты, с другой — тонкий, едва начавший входить в силу молодняк.

— В чем дело? — спросил Виктор. — Почему стоим?

— Завал впереди, — сержант сладко зевнул. — Второй мотор растаскивает.

Виктор приподнялся на локтях. Насколько удавалось ему рассмотреть в призрачном свете раннего утра, главный тракт был завален бревнами. Второй вездеход волочил их к обочине, утробно урча.

— Засада? — спросил Виктор.

Страха не было. Будь в засаде «синие» или мары — давно убили бы. Смешно бояться вдогонку.

— Нет, просто завал. Это часто делается. Никто не знает, кто за тобой топает, если ты в хвосте, «Синие» или «красные». Вдруг «синие»? Да жахнут из гранатомета. Или «крокодила» пустят по следу. Через завал «крокодил» не пролезет.

— «Крокодилы» запрещено провозить через врата.

— Их на этой стороне собирают. Разве сложно? Я сам видел у наших «крокодила». Огнем плюется только так.

— Никогда не слышал, чтобы в операциях участвовали «крокодилы». — Ланьер к любой информации относился придирчиво. Услышал — проверил. Была эта привычка у него врожденной. Стала — профессиональной.

— Конечно. Они либо сжигают противника и молчат об этом, либо огнеметчиков противник ловит и расстреливает на месте. Но об этом тоже все молчат.

Виктор вспомнил, сколько почерневших бревен он видел вдоль главного тракта весной, и понимающе кивнул.

— Вы не успеете, — сказал кто-то рядом.

Виктор вздрогнул и оглянулся. Человек вылепился из сырых утренних сумерек. Такой же серый, призрачный, как лес вокруг. Материализовался из влажного воздуха. Дешевый, без адаптации, камуфляж, серая непромокаемая накидка. В прорезь накидки высовывался короткий ствол автомата. Лицо белое, безвозрастное — можно дать и тридцать, и пятьдесят.

Призрак мортала. Предупреждает? Виктор приглядывался, но не узнавал. Мортал присылал только тех, кого Виктор знал прежде. А этого видел впервые.

Хвататься за бластер — поздно. И значит — нелепо. Ну что ж, тогда поговорим.

— Вы кто? — спросил Виктор. Бросил взгляд на сержанта. Тот не встревожился. И даже не удивился.

Главное достоинство сержанта Топчего — невозмутимость.

— Бурлаков, Григорий Иванович, — представился неизвестный на гражданский манер. Руку протянул для пожатия.

Ланьер стиснул его ладонь. Крепкая, теплая. И сухая, несмотря на снег и дождь. Живой. Не призрак.

— Привет, — улыбнулся Ланьер живому. — Почему решили, что не успеем?

— Завалы впереди, и мост рухнул. То есть перейти можно — но без техники. Времени у вас — кот наплакал. К тому же раненых много. Сами добежать успеете. Но тогда раненых придется бросить. Оставайтесь у меня.

Посланец Судьбы? Но что сулит Судьба? И стоит ли ее испытывать? Или она все решила опять, и от тебя уже ничего не зависит...

— Где это у вас? — спросил Борис, выползая из-под своей накидки.

— У меня крепость вон там. — Бурлаков неопределенно махнул рукой вдоль главного тракта. В сторону, противоположную вратам. Виктор знал (да все побывавшие здесь знали), что с двух сторон от тракта сразу за зоной игры тянется на многие километры мортал.

— Спасибо, там мы уже были, — язвительно заметил Борис.

— Запас сухарей, муки имеется. Патронов достаточно, — продолжал Бурлаков, не обращая на шутку Рузгина внимания. — Дичи настреляем зимой. До весны дотянем. Я уже много зим здесь живу. Знаю, как к зимовке готовиться. И я не мар.

— Что? Зимовать здесь? — переспросил Борис. — Да ты что, сбрендил, приятель? Нас не бросят просто так!

Бурлаков рассмеялся коротким смешком:

— Кто вам подобную чепуху сказал? Знаете, сколько отставших всякий раз мечется по дорогам?! Весь декабрь здесь будет пальба, в январе — метели и стужа. В феврале начнется людоедство.

— Людоедство? — переспросил Борис.

«Это будет совершенно убойный материал, — Ланьер отчетливо услышал знакомый голос. — Ты же хотел остаться. Ну!»

Он рот открыл сказать «да», но не сумел. Что-то мешало. Что-то еще манило назад — к вратам. Может, мечта о тепле, о горячей ванне. Об Алене... Всё вместе. Он не мог еще эту нить оборвать.

— Я передам ваши слова капитану. — Виктор спрыгнул с брони.

— Передайте, — Бурлаков как-то сразу поскучнел. — Похоже, вы меня опасаетесь. Зря. Я знаю, о чем говорю. Мне необходимо еще человек двадцать, чтобы перезимовать в крепости. У меня каждый год зимует около сотни. Вы должны обо мне знать.

Должны знать? В словах Бурлакова звучал неприкрытый упрек. Но сколько раз говорят эти слова портальщику — «вы должны обо мне знать...» В том мире, в который они всеми силами пытались вернуться, ты существуешь, если о тебе знают. Хоть кто-нибудь знает, хотя бы виндексы. Бывает, человек напяливает пять, а то и десять комбраслетов, лишь бы не потеряться, только бы о нем знали. Звонит по ночам и спрашивает: «Ты помнишь меня?» И плачет, прижимая комбраслет к губам, чтобы ты слышал, как ему одиноко и больно.

— Вали отсюда, дед. Мы дойдем, и баста, — сказал сержант. — А ты... может быть, от «синих»?

— Теперь уже не имеет значения, кто «синий», кто «красный». Врата вот-вот уснут. Мы останемся наедине с этим миром. И с теми, кто здесь живёт.

— Мы дойдем, — заявил Борис. Голос дрогнул.