Чудо-чадо и чудовище - Татьяна Любимая

На этот раз он выбирает желтый шар с красной ленточкой и не отпускает, пока не убедился, что Марина надежно взяла шарик.

– Возьмите сдачу, пожалуйста, – отвлекает нас девушка. – Ой, – и смотрит нам за спину, округлив глаза, – и этот улетел...

Мы с Веней синхронно оборачиваемся.

Желтый шарик летит над нами, пробираясь между ветками тополей, привлекая внимание других посетителей парка. Пацаны присвистывают, со смехом комментируют. Малыши показывают пальцем в небо, куда, преодолев препятствия, взмыл желтый шарик. Он уменьшается на глазах, пытаясь догнать своего побратима – синюю точку.

– Ты специально, да? – чуть ли не скрипит зубами Вениамин. А у него действительно шевелится кончик носа, когда он разговаривает. Это, между прочим, некрасиво. И как я раньше не замечала?

– Он сам вырвался, – оправдывается моя кнопка.

– Венечка, а давай ты мне купишь шарик. Вот этот – оранжевый, да? – отвлекаю жениха от раздраженного сканирования прожигающим взглядом моей дочери, с вызовом уставившейся на Веню.

Молча Вениамин отдает деньги девушке, пришибленным воробышком замершей по ту сторону прилавка. Сам, сжав и без того тонкие губы практически в ниточку и возможно внутренне костеря последними словами моего ребенка, этот интеллигентный с виду молодой мужчина отвязывает оранжевый шарик от баллона и сует мне в руки.

И мне так не нравится эта ситуация и сам Веник, что злится на моего солнечного ребенка и не идет на компромисс, что я, не раздумывая, глядя прямо в глаза жениху, разжимаю пальцы. Длинная ленточка какое–то время еще скользит промеж пальцев, шарик, получив свободу, взмывает в небо под радостное улюлюкание стоящих рядом пацанов.

– Упс, – хлопаю ресницами на пышущего огнем дракона Вениамина, а потом смотрю на дочь и задорно ей подмигиваю, отчего она заливается смехом.

– А давай еще! – прыгает Маринка на месте от радости. Кажется, больше всего ей понравилось, что мы поиздевались над Веником, который сейчас стоит посреди людного парка красный как вареный рак.

– Лена! – строго зовет меня Вениамин, призывая к порядку и серьезности.

– Ну прости, милый, он сам улетел. Вернуться не обещал, увы, – широко улыбаюсь ему в надежде растопить эту ледяную бездушную глыбу, который сам, по–моему, никогда не был ребенком или у него просто не было детства.

– Нам пора!

– Нет! Еще, еще хочу! – артачится моя кулема, уже нисколько не тушуясь недовольного взгляда Вениамина.

– Я куплю, – берусь за сумочку.

– Я сам.

Веня, не глядя, швыряет на прилавок деньги и отвязывает первый попавшийся воздушный шар. Им оказывается серебристый шарик с золотыми звездами, на белой ленточке.  

Вениамин присаживается на корточки перед девочкой.

– Давай руку, – строго говорит ей.

Сам тянет Марину за руку и привязывает шарик к ее запястью, затягивая узелки, чтобы она не смогла развязать. Движения резкие. Вениамин психует.

– Довольна?

– Этот шарик некрасивый! – заявляет Маришка, надувая губы.

Она чувствует злость Вени и мгновенно обрастает колючками. Дергает рукой, прячет ее за спину. Привязанный  шарик радостно скачет над ее головой.

– Другого не будет, – отрезает Вениамин, поднимается с корточек. – Идем? – обращается ко мне.

Его взгляд такой жесткий, что улыбаться ему в ответ больше не хочется. И вообще больше ничего не хочется  – ни этой прогулки, ни ночи с Веней, ни самого Вени в моей жизни. Я всеми силами борюсь с собой, чтобы не послать его к черту прямо здесь: громко и от души. Впервые жалею, что слишком воспитана для скандала на людях.

А он еще и губы поджал снова – недоволен. Некрасив и неприятен.

Закрываю собой Маринку. Еще не хватает негативных флюидов на мою девочку, что лавиной исходят от Веника. Нет уж. 

– Дорогой, можно тебя на минуточку? Мариш, постой тут, пожалуйста, мы сейчас.

Беру Веню за руку, отвожу на пару шагов в сторону. Боковым зрением слежу за красно–белым пятном – Маришкой.

– Веня, я не понимаю, почему ты злишься. Марина еще ребенок, а дети любят шалить. Я прошу тебя, будь с ней поласковей, дружелюбнее.

– Она невоспитанный ребенок, а ты ей потакаешь, – выговаривает мне мужчина и снова поджимает и без того тонкие губы.

– Она нормальная! – вскипаю. – Это не бездушная кукла. Она чувствует и понимает отношение к себе взрослых, как и все дети. Если ты хочешь понравиться моей дочери, пожалуйста, будь лояльнее и прояви хоть чуточку понимания.

Вениамин смотрит в одну точку, хмурит брови.

– Вень, – беру его за локоть, заглядываю в глаза. – Вспомни себя в ее возрасте. Ты же не роботом родился, – глуша растущее в груди раздражение, растягиваю губы в искусственной улыбке. – Ве–ня, – переступая себя, заигрываю с ним, – не будь букой, тебе не идет.

Уголки губ дергаются – вроде оттаял.

– Купим сахарную вату? –  предлагаю ему. Надо же закончить этот выходной хоть на одной позитивной ноте.

– Хорошо, – сдается, – пойдемте за сахарной ватой.

– А–а–а! – кричит кто–то.

Сердце замирает, а потом рушится в пропасть, потому что в истошном крике я узнаю голос дочери. Я же только на пару секунд упустила ее из вида!

Резко оборачиваюсь и только успеваю заметить, как дочь, взмахивая руками с привязанным шариком, летит на зеленый газон, зажатая чьими–то мужскими руками, и падает на мягкую подушку из чужого тела.

Смотрю влево–вправо и вижу удаляющуюся фигуру подростка на  самокате.

"Он чуть не сбил Маринку!" – больно колет в груди догадка.

Только кто же спас мою дочь? Забыв про Веню, я бегу к дочери, которая уже хохочет, поднявшись со "спасательной подушки", и протягивает руку мужчине, как будто силенок хватит поднять его с земли. Я узнаю в нем…

Неожиданно.

– Здравствуйте, Дмитрий.

Останавливаюсь, опешив, в двух шагах от дочки и Дмитрия.

– Здравствуйте, Елена, – сухо бросает Маринкин спаситель, поднимаясь с земли. Смотрит прямо мне в глаза, будто заморозить хочет. – Что же вы за дочкой не следите? Дела сердечные важнее?

А вот это обидно.

– Елена –

– Дим Димыч! Ты же в командировке! – Маринка пищит от радости и глаз не сводит с Дмитрия. 

– Командировка внезапно отменилась. Не ударилась?

Он крутит девочку за руку в разные стороны, осматривает на предмет повреждений.

– Нисколечки, – дочка позволяет себя крутить и, по–моему, делает это с удовольствием.

Дмитрий принципиально не смотрит в нашу с Веней сторону.  Я же таращу на него глаза, не веря тому, что вижу его здесь, в парке. Вспыхнувшая было обида на слова о сердечных делах пропала без следа. Дима прав – увлеклась я уговорами Веника, забыла о дочери. Повезло, что все обошлось.