Чудо-чадо и чудовище - Татьяна Любимая

– Это все из–за него, да? Из–за этого урода? 

Делает шаг на меня. Непроизвольно отступаю назад. Только сейчас замечаю, с какой силой сжимает и разжимает кулаки Веня. Не люди вокруг, ничто не остановило бы его замахнуться на меня. Хотя я, наверное, придумала это себе. Не может  Веня ударить женщину ни при каких обстоятельствах.

– Этот урод показал мне, как должен относиться мой будущий муж к моей дочери. Я не хочу делать выбор между мужчиной и дочкой. Она все равно будет важнее всех. Поэтому, Веня, если ты хочешь, чтобы мы были вместе, то принимаешь нас обеих как одно целое, либо…

Обрываю свою пламенную речь на полуслове. Что я говорю? Я не хочу быть с Веником вместе!

– Либо?

– Либо нам придется расстаться, – успокаиваюсь от верного, только что принятого решения. – Приносить дочь в жертву отношениям с тобой я не буду.

– Елена, – вздрагиваю от голоса Дмитрия позади себя. – У вас все в порядке?

Оборачиваюсь. Дима с Маришкой стоят метрах в пяти от нас Веником. Они все слышали? Как неудобно.

– Да, все хорошо. У Вениамина дела, он уже уходит.

– Я понял, – нехорошо щурится Веня. – Ты сделала свой выбор. Ты еще пожалеешь.

Вот выбесил. Честное слово! Я ему про Фому, он мне про Ерему.

– Веня, иди ты… в лес…

– Всего доброго, – сухо бросает Скробот, разворачивается на своих лощенных туфлях на 180 градусов и удаляется быстрым шагом, ни разу не обернувшись.

– Дим Димыч, ты прогнал Гастона! – громко шепчет Марина Дмитрию.

– Это не я, – отвечает ей мужчина тем же заговорщическим тоном. – Это мама. Идем на качели? 

И протягивает мне руку.

–––

Гастон – персонаж из мультфильма "Красавица и чудовище"

– Елена –

Маришка смотрит мультики, вытянувшись во всю длину на бабулином диване, а мы с мамой на кухне колдуем над ужином. Точнее, мама колдует, а я медитирую с ножом в одной руке и огурцом в другом. То застываю с глупой улыбкой на лице, уносясь мыслями к Диме, то прихожу в себя и чувствую на себе подозрительные взгляды родительницы. Попавшись в очередной раз на скачках в другую реальность, прячу горящее лицо за волосами, склоняясь ниже над разделочной доской. Чую, допроса не избежать.

В конце концов не выдерживаю.

– Ты что–то хотела спросить? – поднимаю невинные глазки на маму. Уж лучше сейчас отстреляться, чем ждать вопросов и мучиться.

– Как погуляли в парке? – маму врасплох не застать. Она делает вид, что не замечает моего состояния, активно натирает морковь на терке.

– Маришка разве не рассказала? – медленно режу огурец, с ювелирной дотошностью вымеряя толщину пластиков.

– Что–то рассказывала про зануду Веника, улетевшие шарики и какого–то Дим Димыча, который чуть не съел твоего Веника. Я ничего не поняла, если честно. Вы поругались с Вениамином?

– Вроде того. Даже не знаю, будем ли мы после этой прогулки еще общаться или нет.

– То–то я смотрю, ты дома,  а вроде как собиралась остаться у него.

– Передумала. Мам, давай не будем о нем. Я что–то так устала, столько эмоций за день. Из меня как будто всю энергию выкачали.

И это правда. До сих пор отойти не могу после неожиданного расставания с Вениамином и сногсшибательной встречи с Дмитрием. Я все еще в парке, все еще рядом с чудовищем, даже запах его до сих пор преследует и не перебивается нарезанным для салата огурцом или маминой зажаркой.

– Вижу я, как ее из тебя выкачали. Несчастный огурец уже десять минут порезать не можешь. У тебя новые отношения? Кто он?

Все равно ведь Маринка рассказала о Дим Димыче. Нет смысла скрывать новое знакомство.

– Его зовут Дмитрий и он просто знакомый. Между нами ничего нет.

– Так уж и нет. Я тебя в таком же состоянии семь лет назад видела. Влюбилась?

– Ты что? – вспыхиваю. – Нет!

Да! Но сейчас это чувство в сто крат волнительнее – шире, глубже, важнее всего, что было ранее. И пугающее своей силой. Как на качелях взлетела ввысь и замерла там, даже дышать страшно. И возвращаться вниз не хочется.

Домучиваю, наконец, огурец, высыпаю его с разделочной доски в чашку.

– Нет говоришь? – прищурившись, хмыкает маман. – А огурец зачем мне в морковку насыпала? Он же для салата, а морковь для зажарки.

– Ой…

Покраснев ярче свеклы, перекидываю ломтики в другую чашку, корю себя за рассеянность.

– Вот тебе и ой.

Дождавшись, когда я выловлю непослушными руками из тертой морковки все кусочки огурца, мама отворачивается к плите, где у нее скворчит в сковороде лук, высыпает туда морковь, перемешивает.

– Ладно, – бросает через плечо, – дело ваше, дело молодое, сами разберетесь. Ой, что я тебе сейчас расскажу.

Мама поворачивается ко мне с деревянной лопаткой в руке и начинает заливисто смеяться. Уже жду. Сейчас будет новая история, наверняка с участием моего ребенка.

– Маринка наша что сегодня учудила.

Так и есть.

– Пошли мы с ней в магазин. Накупили всякой всячины, ну ты видела…

Киваю. Видела я те четыре битком набитые пакета, на которые маман извела половину месячной зарплаты. Как будто нас не два с половиной человека живут здесь, а рота вечно голодных солдат. А еще удивительно, что у Маринки силы остались составить маме компанию после развлечений в парке. Наглядный пример неразряжаемых встроенных батареек в сто сантиметров роста моей кнопки.

Интересно, пока они до магазина гуляли и обратно, много Марина успела рассказать? Но лучше я спрашивать не буду – мама только–только нашла новую тему для разговора.

– Расплачиваюсь, значит, на кассе, мне дают сдачу и вдруг, руки–крюки, полтинник падает на пол. Говорю Маришке:

– Зайка, подними, пожалуйста.

Тут мужчина рядом поднимает купюру и отдает мне со словами:

– Я, конечно, не зайка…

А Маришка ему возмущенно:

– Зачем тогда поднимал?

Мы с мамой громко хохочем.

– Представляю его лицо. Бедный мужик.

– Он Маринке шоколадку подарил за остроумие.

– Если за каждый свой остроумный выпад ей будут платить шоколадками, мы разоримся на стоматологах.

"Я и так из–за Маришкиных перлов порвала с женихом, увлеклась другим мужчиной, а до этого вообще поцеловалась на виду всего кафе с незнакомым человеком. Стыд–позор! Но такой стыд не грех пережить снова и снова".

Мыслями снова улетаю к этому невероятному человеку.