Утро вечера дряннее (сборник) - Светлана Алешина
Шрифт:
Интервал:
– Ты отчасти права, – кокетливо повел головой Юра, – люди-то есть, тонко чувствующие и отзывчивые, но по большей части они сами бедны, – сделал он губки бантиком.
– Это правда, – вяло согласилась я, чтобы прекратить бесплодную дискуссию. – И все-таки, Юра, что ты можешь сказать об Арниковой? Может, ты и ее подругу Любу знаешь?
– Знаю, – загадочно посмотрел на меня Шажков. – Ведь все перед глазами проходит, вся жизнь. Ты вот думаешь, я песенки пишу и водку глушу, и это все, весь Шажков, – пытался он вызвать во мне сочувствие к своей горькой доле и заодно восстановить в правах, хотя бы методом обычной тщеславной болтовни, свое ущемленное самолюбие. – Ан нет, дорогуша! Шажков книгу стихов издал! Вот! – Он достал из внутреннего кармана миниатюрное издание и с гордым видом протянул сие сокровище мне.
– О! – пробежала я глазами первую страницу сборника. – Глубоко, Юра!
Я едва сдерживала издевательскую улыбку, которая так и щекотала мои губы.
– Прекрасно… Эта твоя метафора: «… и кровь оранжевою конской гривой в закатном солнце запекло…» Замечательно!
Я-то ведь знала, какое болезненное у поэта самолюбие, как неистово жаждет услышать он похвалу от младшего брата своего, под коим понимает любую непоэтическую натуру. Он и сострадает ей – ведь вот, поди ж, не сподобилась она радости поэтического вдохновения – и тихонько презирает ее за это же, однако и ждет от нее одобрения, если не сказать – благоговейного восторга.
Наверное, я сумела мастерски наложить бинты на израненную душу Шажкова, потрафить его «эго», потому что он тут же принялся рассуждать на поэтические темы, одаривая меня благожелательно-благодарными взглядами. И Арниковой удалось мне коснуться в разговоре, лишь когда я приступила к сладострастному процессу обгладывания цыплячьего крылышка.
– Она – славная контрабандистка, – насмешливо сверкнул глазками принявший еще сто граммов на грудь Шажков.
Я немного опешила. То, значит, поэт определил Арникову как сброд и скверну, то называет ее «славной». Вот она, прихотливая поэтическая душа!
– Контрабандистка? – лаконично переспросила я.
Юра меланхолически погладил левой рукой тыльную сторону правой ладони.
– Ох, Олечка, раньше, во времена Мериме и Стендаля, из нее получилась бы отменная Кармен или Коломба. Вот ведь в чем парадокс, да, да, злосчастный парадокс времен и… нравов. Как там Гегель квакнул: вначале история имеет трагический облик, а потом вырождается в фарс, – он замер, окрыленный высокопарностью собственного слога.
– И в кого же выродилась Арникова? – подхватила я, движимая волей к прагматической конкретизации.
– В сороконожку, – рассмеялся Шажков, бесконечно довольный тем, как он лихо ставит меня в тупик своей метафорической лажей.
– А пояснить ты бы не мог? – взмокла я от этого словесного пинг-понга.
– Отчего же, – он принялся манерно заламывать пальцы. – Не что иное, как моя поэтическая фантазия нарекла ее контрабандисткой. Это потому, что я хочу ее видеть такой – смелой и гордой Кармен. А на самом деле Арникова приторговывает кокаином. Да не просто приторговывает, а совращает молодежь, приучая к этой заразе.
– Кого же, если не секрет?
– Всех не перечесть, – прикинулся опечаленным Шажков.
Он томно вздохнул и налил себе фанты.
– А если по именам? – настаивала я.
– «Что в имени тебе моем?..» – самодовольно усмехнулся Юра. – Клуню, например, и всю его тусовку…
Он устремил на меня хитрый, насмешливый взгляд, как бы говорящий: все, мол, мне известно.
– А Клунин передал эстафету Зеленкиной Вике? – высказала я предположение, вызывая в памяти возбужденно-радостные лица Шурика и Вики.
– О-о! Тебе и это известно? – заговорщически улыбнулся Юра, – да, только один бедный Ежик не знал, что все его мальчики и девочки балуются кокаинчиком. Что это, Оля, – принял он обеспокоенный вид, – отсутствие проницательности или желание ничего не видеть, с тем чтобы комфортно себя чувствовать?
– Вполне возможно, и то и другое, – усмехнулась я.
Шажков сделал знак проходившей мимо официантке.
– Еще нам водочки. Сто пятьдесят.
– «Смирновской»? – уточнила та.
– Ага, – дурашливо кивнул ей Юра, – ее, родимую.
Официантка поскакала к стойке.
Я сочла излишним допытываться у Шажкова, почему он все мне выбалтывает. Скорее всего, решила я, удовлетворяет требования своего мстительного инстинкта. С таким обилием свободного времени почему бы, в самом деле, не позлословить?
– Ежик вообще всю эту дрянь не жаловал, – эффектно работая на публику, вздохнул Юра. – Одного паренька, Димой Кожевниковым звали, уволил из «Вывиха». И всех строго-настрого предупредил, если, мол, увижу кого пьяного в студии, или обколотого, или нанюхавшегося, – задорно посмотрел на меня поэт, – мигом направлю! Предупредить-то предупредил, а что творилось под собственным носом, не видел!
– А что собой представляет Люба?
– Надутая стервочка, – коротко охарактеризовал Ольгину подругу Юра, – чтоб монету у нее раздобыть… – он выпятил губы и отрицательно покачал головой, – жадная, как тысяча иудеев, – пренебрежительно добавил он.
– Понятно. А вообще, если не брать во внимание ее непростительную скупость? – Я бросила на Шажкова ироничный взгляд.
– Как не брать, Оля? Ведь мы с тобой как раз обсуждали тему отечественного меценатства, – почти обиженно произнес Юра.
В этот момент к нам подошла официантка с подносом, на котором стояла одинокая, но полная рюмка.
– Пли-из, – умелым жестом опустила она на стол рюмку.
– Благодарю покорно, – жеманно улыбнулся Шажков и тотчас поднес ее ко рту. – Хороша, зараза! – чмокнул он своими яркими влажными губами.
– У меня есть информация, что Люба – любовница какого-то супермена, – продолжала я истязать беззащитно-ранимую душу поэта.
– Ах, какое мне, Олечка, подумай, дело до всех этих лживых сексуальных историй? – самовлюбленно пропищал Шажков.
Я чуть со смеху не прыснула. Сдержаться помогло раздражение, которое вызывала во мне его неуемная болтовня. Шажков с наигранной стыдливостью потупил глаза.
– Так ты ничего не знаешь о Любином бой-френде? – не отставала я.
– Ни-че-го, – фальшиво пропел Юра.
– А если честно? – вперила я в него острый как шило взгляд и, достав из кошелька еще одну сторублевку, положила перед ним на стол.
– Ну что ты! – испуганно встрепенулся он, тут же накрыв купюру своей короткопалой ладонью. – Так бросаешься деньгами, – подобострастно заулыбался он, с мягкой укоризной глядя на меня и покачивая головой.
– Так что насчет…
– Скажу, скажу, – с торопливой услужливостью проворковал Шажков и, сделав серьезный вид, понизил голос до шепота: – Наркоторговец.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!