Моя свекровь - мымра! - Людмила Милевская

Фрося опешила:

— А что, разве Женька разведчик? Разве нашел бы он дом?

— Никогда! — заверила я. — Он на одно только способен!

— На что?

— Мой предыдущий муж — сверх пилот!

— И на чем он летал?

— Не летал, а пилил! Пилил он меня ужасно, этот чертовпилот! Жаль его рядом нету!

Фрося скептически осведомилась:

— И чем бы он нам помог?

Я с пафосом ей сообщила:

— Ты, порой, чудесно так говоришь, что ему не мешало бпослушать. Вот когда бы мой Женька понял какого счастья лишился после разводасо мной!

Фрося взбесилась:

— Тьфу на тебя! Тошно смотреть на то, как некоторые обожаютсебя! Тебе самой не противно так сумасшедше себя любить?

— Да только эта любовь меня и спасает! — воскликнула я. — Итебя, кстати, тоже.

— Хотелось бы знать, каким образом?

— Да не будь я себе так дорога, ты до сих пор у верзилсидела бы в доме!

— А я уже только о том и мечтаю как вернуться обратно! —рявкнула Фрося и, бездумно меня оттолкнув, со всех ног понеслась в адские кущи.

Я понеслась за глупой, за ней — не бросать же подругу вбеде. Как она выживает без меня? У нее же нет к себе той беззаветной любви,которая меня из всех бед выручает.

Бегу за Ефросиньей и думаю: “Любви-то нет у нее, но, видимо,есть что-то другое — иначе откуда взялась у девчонки энергия? Ишь как ломитсясквозь непроходимые дебри!”

— Фроська! — кричу. — Постой!

Какой там — не слушает. А я уже начала подуставать —сказалась разница в возрасте. Лицом и фигурой мы с подругой почти ровесницы, ноприроду-то не обманешь: годы не те. Опять же, радикулит прихватил — частенько,сволочь, он стал прихватывать. Причем, в самых не подходящих моментах. Иколенная чашечка разболелась.

Повадилась, зараза — коленная чашечка — знаете ли, болеть!Сорок пять лет не болела, а тут на те вам, заболела без всякой причины!

И дыхание сбилось! Я же не просто бегу, я о потерях иприобретениях Фросе подробно докладываю: дыхания нет, сил нет, зато естрадикулит и боль в чашечке появилась.

Короче, я (простите за оксюморон1) бодро взмолилась:

— Остановись! Иначе! Клянусь! Упаду!

Культуру не скроешь. И здесь сказалась моя начитанность:вопила примерно так, как у классика Достоевского стенала жена алкоголикаМармеладова: “Уездили клячу! Надорвалась!”

О том, с чего все началось — об Арнольде и автомобиле его —разумеется, не вспоминаю. Да и что вспоминать — Арнольд к главной студииподъезжает.

“Если не подъехал уже, — с тоской подумала я, — мы сФроськой рысачим по кущам давно: часа два-три, не меньше. Коленная чашечка незря разболелась: километров сорок пройду, сразу ныть начинает!”

— Фроська! — кричу. — Пощади!

Оглянулась подруга — сердце не камень, спрашивает:

— Ну что?

Вижу, и сама она уже никакая.

— Калина моя ты красная, — нежно ей говорю.

— С чего это? — удивляется.

— Докрасна раскалилась. Лицо у тебя, как помидор.

Ефросинья схватилась за щеки, охнула:

— Полыхают, горят, — и повалилась на землю.

Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе ибежала, остановили — упала. Что теперь делать?

И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) насебя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…

Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустнолежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте,хоть вешайте, и шагу не сделаю”.

А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела ишагов сто пробежала, как только услышала шум машины.

Машины не ездят по дебрям и чащам!

Значит рядом дорога!

Я потянула подругу за руку:

— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!

— Мне уже все равно, — ответила Фрося.

Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действоватьради общего блага.

Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!

Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленнаячашечка! Не оставлять же болячки подруге.

Цветочница тащила его за руку:

— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.

День казался особенно солнечным, радостным. От счастья онапорхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…

Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так жебыстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часовв неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там жепосещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…

Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее,давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность,галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось,всем есть дело лишь до него.

Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я ужепоре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственнаязначительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…

Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.

А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведьмне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, безчванства нести его невозможно.

А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, ая, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своимирегалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовойматери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?

И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь поковрам.

А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потомучто не корчит из себя сверх кого-то.

А я корчу. Представляю, как я смешон”.

Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку егоотпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.

Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отсталли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.