Вскрытие показало... - Патрисия Корнуэлл

Лори была врачом, как и я.

Если бы она почувствовала странный запах, едва переступив порог спальни, она бы не успокоилась, пока не нашла бы его источник.

* * *

У Кэгни, уж конечно, никогда не возникало ни подобных проколов, ни волнений по их поводу. Порой мне казалось, что дух предшественника, которого я даже никогда не видела, витает надо мной как символ неуязвимости и силы – именно этих качеств мне всегда недоставало. В нашем мире все давно забыли, что такое рыцарство, а доктор Кэгни просто гордился своим цинизмом – щеголял им, как пышным плюмажем на шлеме, и я в глубине души завидовала его хладнокровию.

Он умер внезапно. Буквально упал как подкошенный на пути к телевизору – показывали Кубок кубков, и доктор Кэгни намеревался его посмотреть. Тело обнаружили рано утром в понедельник – и отправили на вскрытие. Доктор Кэгни не остался сапожником без сапог. Однако доступ в его лабораторию всегда был открыт только патологоанатому. И три месяца никто не заходил в его кабинет – разве что Роза вытряхнула пепельницу.

Первое, что я сделала, когда меня перевели в Ричмонд, – осквернила ремонтом святая святых, кабинет доктора Кэгни. Я не пощадила ничего, что могло бы напоминать мне или посетителям о прежнем хозяине. Начала я с пафосного портрета доктора Кэгни в университетской мантии, висевшего над огромным столом и оснащенного подсветкой. Портрет отправился в ссылку в отдел патологии одной из больниц сети "Вэлли медикал сентер". За ним последовал шкаф, набитый вещественными доказательствами из особо ужасающих случаев из практики покойного. Почему-то считается, что все судмедэксперты увлекаются такого рода коллекционированием, хотя на самом деле доктор Кэгни являлся скорее исключением, чем правилом.

Бывший кабинет доктора Кэгни – а теперь мой – был прекрасно освещен, устлан ярко-голубым ковром и увешан гравюрами пасторального содержания. Лишь по нескольким штрихам можно определить, чем занимается хозяйка кабинета, и лишь один из этих штрихов намекал на сентиментальность последней – посмертная маска с лица убитого мальчика, личность которого так и не удалось установить. К основанию шеи маски я прикрепила распластанный свитер. Неопознанный мальчик смотрел на дверь грустными пластиковыми глазами, словно ждал, что сейчас его позовут по имени.

В общем, мой кабинет отличался хорошим вкусом, был удобным, но не позволял расслабиться. Я не перегружала рабочее место игрушками, календариками и прочей ерундой. И хотя порой не без самодовольства я убеждала себя, что лучше быть профессионалом, чем легендой, меня не оставляли сомнения.

Присутствие Кэгни чувствовалось до сих пор.

О моем предшественнике мне не напоминал только ленивый. Я постоянно вынуждена была выслушивать истории о докторе Кэгни, обраставшие с течением времени все менее правдоподобными подробностями. Кэгни якобы работал без перчаток. Он принимался за бутерброд, едва прибыв на место преступления. С полицейскими Кэгни ездил на охоту, с судьями – на барбекю, и предыдущий спецуполномоченный рассыпался перед ним мелким бесом, потому что доктору удалось его до смерти запугать.

В общем, я не выдерживала никаких сравнений с доктором Кэгни – а нас все время сравнивали, в этом я даже не сомневалась. Охоту и барбекю мне с успехом заменяли суды и конференции – на первых я играла роль мишени, на вторых – бекона. Если в течение первого года в кресле спецуполномоченного Элвин Эмберги только "раскачивался", то последующие три года не сулили его подчиненным ничего хорошего. Эмберги так и норовил занять мою беговую дорожку – мало ему было своей. Он контролировал мою работу. Недели не проходило, чтобы спецуполномоченный не отправил мне по электронке требование срочно предоставить статистические данные или ответить со всей определенностью, почему кривая убийств упорно ползет вверх, в то время как процент остальных преступлений медленно, но все же понижается. Как будто я несла личную ответственность за то, что населению штата Виргиния нравилось заниматься самоуничтожением.

Вот чего Эмберги никогда прежде не делал, так это не назначал мне встречу с бухты-барахты.

Если ему требовалось что-то обсудить, он сообщал мне о предмете разговора либо по электронке, либо через одного из своих помощников. Я не сомневалась, что и на этот раз в планы Эмберги не входило гладить меня по головке и рассыпаться в благодарностях за отлично проделанную работу.

Я изучала завалы на собственном столе, подыскивая что-нибудь, что могло бы послужить мне щитом, например, папку или файл. Войти в кабинет к Эмберги с пустыми руками было бы для меня все равно что явиться к нему в одном белье. Выпотрошив карманы халата, в которые я имела привычку собирать что ни попадя, я ограничилась тем, что прихватила с собой к Эмберги пачку сигарет, или "раковых палочек", как называл их наш спецуполномоченный. Я вышла из офиса. День клонился к вечеру.

Эмберги "царствовал" буквально через дорогу, в здании Монро, на двадцать четвертом этаже. Выше его в прямом смысле никого не было – разве только какой-нибудь голубь вздумал бы устроить гнездо на чердаке. Все подчиненные Эмберги помещались в порядке убывания своих полномочий под ним, на нижних этажах. Я еще никогда не удостаивалась чести посетить кабинет спецуполномоченного.

Двери лифта выпустили меня в просторную приемную, где за U-образным столом, как крепость возвышавшимся на ковре цвета спелой пшеницы, окопалась секретарша Эмберги. Это была рыжая девица лет двадцати с внушительным бюстом. Когда она соизволила поднять глаза от компьютера и с самодовольной улыбочкой произнесла "Добрый день", мне показалось, что следующей ее фразой будет: "Вы уже забронировали номер? Коридорного прислать?"

Я назвалась, но мое имя, по-видимому, девице ни о чем не говорило. Пришлось добавить:

– Мистер Эмберги назначил мне встречу в четыре.

Девица сверилась с расписанием и бодро сообщила:

– Присядьте, пожалуйста, миссис Скарпетта. Доктор Эмберги скоро вас примет.

Я села на кожаную кушетку бежевого цвета и осмотрелась. На столе имелись журналы и композиции из искусственных цветов, но не наблюдалось ни единой пепельницы. Зато стены украшали целых два объявления: "Просьба не курить", "Спасибо за понимание".

Минуты ползли еле-еле.

Рыжая секретарша потягивала что-то через соломинку, не переставая печатать. В какой-то момент до нее дошло, что неплохо бы и посетительнице предложить напиток, но я, с достоинством улыбнувшись, ответила: "Спасибо, не надо", – и она продолжала стучать по клавишам, да так, что компьютер периодически пищал. Время от времени девица тяжко вздыхала, точно получила неутешительные известия от своего налогового инспектора.

Пачка сигарет буквально жгла мне карман. Хотелось уже только одного – пробраться в туалет и покурить.

В половине пятого заверещал местный звонок. Секретарша сняла трубку и, снова скроив дежурную улыбку, произнесла:

– Вы можете войти, миссис Скарпетта.

На слове "миссис" она почему-то запнулась.