Игла в сердце - Инна Бачинская

Душа его требовала действия, и капитан Астахов отправился прямиком в мэрию — получить разъяснения насчет увольнения Алевтины Лутак с хлебной должности пять лет назад. В результате чего она впала в депрессию, и мужу ничего не оставалось, как развлечь супругу, купив ей кафе. Которое сегодня стало яблоком раздора и, возможно, мотивом убийства.

Историю увольнения Лутак капитану рассказали, правда, очень неохотно, так как она бросала тень и подрывала репутацию честных тружеников мэрии. Некая Виктория Зубарь, мелкая сошка и сопливая девчонка, работавшая у них курьером, обвинила Лутак в мздоимстве, о чем заявила во всеуслышание. Якобы она вошла в кабинет в момент передачи конверта с… чем-то. Алевтина Андреевна Лутак, разумеется, все отрицала, напирая при этом на то, кому больше веры — ей или «подлой клеветнице и мерзавке», ее оболгавшей. Так бы и кончилось дело ничем, не считая погубленной репутации клеветницы и ее же увольнения, но шустрая девчонка ухитрилась сфотографировать момент передачи конверта на смартфон и пригрозила, что пойдет с компроматом в «Вечернюю лошадь», а также выложит фотки в Интернете. Интернет еще туда-сюда, но связываться с самой бессовестной в городе бульварной газетенкой не хотелось никому. Деваться было некуда, на скорую руку состряпали комиссию, провели обыск в кабинете Лутак и обнаружили злополучный конверт. В итоге Лутак уволилась по собственному желанию.

— А Виктория Зубарь? — спросил капитан.

— Она тоже уволилась. Понимаете, после того, что произошло, в коллективе ее уже не воспринимали, — доверительно объяснил завотделом, очень серьезный, сухопарый, бесцветный мужчина. — Наш народ не жалует стукачей, историческая память, так сказать.

Капитан Астахов удержал ухмылку и похвалил себя за дипломатичность: пожал руку, поблагодарил за уделенное время, даже пожелал успехов в нелегком труде. Думая при этом: ну и гнида!

И что в итоге? Да почти ничего, так, штрих к портрету Лутак — оказывается, нечистая на руку взяточница. А какая, собственно, разница? Убийцу это никак не оправдывает. Правда, расширяет круг возможных подозреваемых — взять, например, ту же курьершу, потерявшую престижную работу. Капитан фыркнул, он любил сарказм — нахватался у друга-философа Федора Алексеева. Кстати, несвойственная капитану дипломатичность — из того же источника. Самому противно.

Так что надо бы еще покопаться в биографии жертвы…

А чертова кукла с булавками при чем? Она — единственное, что связывает эти два убийства. Один и тот же актер? Или существует место, где можно купить этот… чертов артефакт, и двое убийц независимо друг от друга решили зачем-то оставить его на месте преступления? Даже не смешно.

Еще. Поручить стажеру найти адрес Виктории Зубарь.

…В десять Шибаев был у дома Виктории. Один. Алик напрашивался, но он сказал: понимаешь, Дрючин… Одним словом, не тот случай. В другой раз.

— Ты что, поплыл? — завистливо спросил Алик. — Она же свидетель, это, между прочим, неэтично.

— Меня уволили, помнишь?

— А когда ты нас познакомишь?

Шибаев, не сумев сдержать улыбки, пожал плечами…

…— У вас красивая машина!

Шибаев польщенно улыбнулся. Он любил свою машину, синюю «BMW», «бэшку», купленную на деньги за американскую командировку. Американское наследие, называет ее Алик Дрючин. Эмерикен херитидж. Он открыл дверцу, Вита уселась, и они помчались на Магистерское озеро. Сначала по городу, потом выскочили на объездное шоссе, потом по проселочной дороге через луг. День был прекрасный, по-летнему жаркий, но уже легкая утомленность и словно бы сожаление чувствовались в воздухе, и солнце уже не палило беспощадно, а пребывало в легкой задумчивой дымке. И пестрый луг был не буйно-радостным, как в начале лета, а словно бы притомившимся, чуть поблекшим, застывшим в ожидании…

— Коровы! Смотри, коровы! — вдруг воскликнула девушка. — Красавицы! У тети Люши была корова Буринка, черно-белая, такая умница…

— Странное имя для коровы, — заметил Шибаев, которого удивила ее радость.

— На самом деле она Буренка, но тети-Люшин внучок называл ее Буринка.

— Твоя родственница?

— Нет, мамина подруга.

— А твои родители…

— У меня только мама. Когда мне было четырнадцать, она умерла. Я страшно боялась, что меня заберут в детдом, но тетя Люша сказала, мы никому не скажем. Никто не знал, что я осталась одна, ни в школе, ни в опеке. Тетя Люша торговала на рынке, я ей помогала. Так и выжила.

— Ты сейчас живешь у нее?

— Нет, мы из Бобров. Знаешь, такой небольшой районный городок… Смешное название, да? Бобры…

— Смешное. Никогда не слышал.

— Тетя Люша и сейчас живет в Бобрах, а у меня там дом. Она за ним присматривает.

— А здесь?

— Здесь я снимаю. Хотела продать, но тетя Люша говорит, не надо, никогда не знаешь, как оно обернется, а дом всегда дом, есть куда вернуться. Да и за сколько его продашь…

— Так ты у нас домовладелица? Как Алик?

Вита рассмеялась.

— Домовладелица — громко сказано. Дом в смысле идеи родного гнезда и покоя, потому что он больше напоминает… Даже не знаю, как сказать. Домишко, избушку… Он совсем маленький, и окошки маленькие… Кукольный домик! Кукольный домик с поехавшей крышей. Да, да, крыша слегка перекосилась, и трещины по стенам. — Она снова рассмеялась. Шибаев отметил, что смеялась она много и охотно и была совсем не похожа на Виту, которую, как ему казалось, он уже знал. — Зато сад хороший и цветник. У меня много роз, очень люблю цветы… — Она вздохнула. — Зимой его заносит снегом, сугробы до крыши, представляешь? И дым из трубы. Ты знаешь, как пахнет печной дым на морозе?

— У меня никогда не было собственного дома, — ответил Шибаев. — Насчет дыма не знаю.

— Дом — это хорошо, только мороки с ним ужас сколько, все время что-нибудь ломается. Помню, как мама мучилась…

— А твой отец?…

— Я его не помню, — сказала Вита после паузы. — Он ушел, когда мне было четыре. Ой! — вдруг вскрикнула она. — Озеро! Саша, озеро!

Машина выскочила из небольшой лощинки, и их глазам открылось чудо! Сверкающий, голубой, смеющийся, подмигивающий глаз. Серебристые гибкие заросли камыша под порывами несильного лугового ветра. Желтый песчаный пляжик, и чуть в стороне — две-три почерневшие деревянные лачуги, окруженные кривыми ветлами. А сверху — еще одно голубое озеро и неторопливо дрейфующие в нем белые невесомые облачка.

…— Это дом? — Вита расхохоталась. Они стояли перед покосившейся сторожкой с разбитым крыльцом и сломанными перилами, посреди маленького, заросшего травой дворика. — Это — дом?!

— А что, по-твоему?

— Не знаю! А куриная нога у него есть?

— У хижины дяди Алика есть все. Хочешь, раскопаем ногу?