Лоуни - Эндрю Майкл Херли

— Это не дом, а сплошной сюрприз, — удивлялся мистер Белдербосс. — Мне не терпится пойти посмотреть.

— Не сейчас, Рег, — возразила миссис Белдербосс. — Преподобный отец ждет.

Отец Бернард в пальто и ботинках стоял у выхода.

— Если все готовы, — сказал он.

* * *

Дождь еще больше усилился, когда мы вышли из дома, задний двор стал похож на устье реки с несущимися по булыжнику потоками воды. Отец Бернард пересек двор до середины и остановился.

— Здесь? — обратился он к Матери.

— Именно тут отец Уилфрид начинал, да, — ответила Мать.

Отец Бернард кивнул и начал читать молитву:

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь.

Все повторили за ним, а потом встали на колени, за исключением мистера и миссис Белдербосс, которые потом бы просто не встали. Хэнни смотрел по сторонам, больше интересуясь барабанной дробью, которую выбивал дождь, вытекавший из разбитой водосточной трубы. Я потянул его вниз.

Отец Бернард закрыл глаза и поднял ладони:

— Мы просим Господа нашего Иисуса Христа простить нас за наши прегрешения. И мы молимся особенно за Эндрю, да наполнится его душа Святым Духом и обретет мир в грядущие дни до Вознесения. Преподобная Дева, радуйся, благодатная Мария…

Мы все вместе произносили эти слова, а Хэнни смотрел на нас.

По окончании молитвы все встали и двинулись через двор к месту первого стояния[17].

Там мы снова опустились на колени, и отец Бернард произнес:

— Поклоняемся Тебе, Иисус Христос, и восхваляем Тебя.

И все ответили:

— Ибо Ты Святым Крестом Твоим мир искупил.

Отец Бернард открыл небольшой молитвенник и рукой заслонил его от дождя.

Приговоренный Пилатом к смерти, Иисус взвалил на себя данный Ему крест. Упал. Его мать подошла вытереть кровь, а Симон поднял Его и крест с земли. Он снова упал. И снова.

И так продолжалось, пока мы не обошли весь «Якорь», а Иисус умер.

* * *

Когда все закончилось, мне разрешили пойти с Хэнни погулять несколько часов перед началом заутрени в Литтл-Хэгби.

Мы спустились к берегу в надежде, что нам посчастливится, дорога к Стылому Кургану будет свободна от воды и мы сможем вернуть часы. Мне совсем не хотелось туда идти. Я с большим удовольствием оставил бы Леонарду эту чертову вещь — Хэнни забыл бы о часах на следующий день, — но Мать заметит, что их нет, и за то, что она должна будет купить другие, расплачиваться придется мне. Вина за то, что брат их потерял, будет возложена на меня.

Про часы приливов в Лоуни мы уже ничего не помнили. Мы так давно тут не были, что забыли всё, что знали об этом. Но когда мы спустились к морю, оказалось, что оно отступило далеко. Вода ушла к самому краю отмели, и установилось великое спокойствие, но тучи на горизонте наводили на мысль, что готовится новое наступление стихии. Темнота усиливалась, и на этом фоне молчаливые чайки казались неестественно белыми.

Интересно, с фермерами, когда они пасли здесь скот, все было так же? Они тоже должны были всегда всматриваться в море, чтобы понять, когда оно наступит, с яростью сметая все на своем пути, и какова будет сила этого напора? Да, наверно, должны.

Примерно с полмили мы шли, придерживаясь колышков вдоль старой переправы, а когда они кончились, виляющая колея, оставленная «даймлером» на песке, стала единственным указателем для нас среди пятен вязкой грязи и глубоких впадин, все еще углубляющихся после отлива. Именно здесь, в утробе залива, человек был на самом виду. Плоская поверхность песка создавала ощущение удаленности от всего вокруг. Здесь не было ничего, кроме ветра и света, то приходящего, то уходящего. Чайки были крупнее, они ничего не боялись — здесь их территория, а мы были никем и ничем.

Когда мы наконец добрались до самого Стылого Кургана, там обнаружился мощенный булыжником покатый подъем, ведущий к грунтовой дороге, которая шла по периметру. Разбитая, вся в комьях тины, она казалась непроезжей, и все-таки там виднелись человеческие следы и отпечатки колес, изрезавшие всю дорогу к «Фессалии», дому, который стоял подальше, на краю утесов на северной оконечности мыса. Тем не менее лучше было срезать путь по заросшей вереском пустоши, чтобы не запачкать сапоги. Если мы вернемся по колено в грязи, Мать начнет задавать вопросы.

Я приподнял колючую проволоку изгороди, чтобы Хэнни мог пролезть, и показал ему, где держать, чтобы я мог проделать то же самое. Местность чуть поднималась, и мы оказались на торфяном болоте, где ветер истерзал вереск до основания.

Не составляло труда понять, почему никто не селился здесь. Ради чего? Скот не выжил бы здесь, на каменистой почве, и любая попытка построить что-то была бы обречена — первый же примчавшийся с Ирландского моря шторм сровнял бы сооружение с землей. Дальше, за Стылым Курганом, не было ничего, только необъятная ширь воды до самого побережья графства Лаут за сто пятьдесят миль отсюда.

Возможно, именно эта мысль заставила меня повернуть голову и посмотреть через пески на наши следы. Чтобы убедиться, что нам есть куда вернуться.

Земля казалась тонкой полоской серого цвета, дот был едва различим на фоне цепочки дюн. Только «Якорь» выделялся, белый среди деревьев Браунслэк Вуд, а позади него лес колыхался под ветром, как мех огромного дремлющего животного.

Глядя на эту густую чащу, нависающую над вересковыми болотами, я счел, что, пожалуй, мистер Белдербосс был прав. Возможно, нога человека не ступала там на протяжении веков. Должно быть, такие места еще существуют даже в Англии. Дикие чащи, предоставленные самим себе.

Хэнни дернул меня за руку, и мы продолжили свой путь через вересковые заросли. И пока мы шли, я вдруг осознал, что слышу слабое позвякивание, как будто кто-то проводил пальцем по краю стеклянного бокала.

— Ты слышишь?

Хэнни остановился, и я потрогал себя за ухо.

— Этот звук, — пояснил я.

Брат покачал головой.

Что-то зашуршало в траве — комок белого меха метнулся и заставил нас обоих одновременно обернуться. Небольшой кот вылупил на нас глаза из травы и тоненько мяукнул. Хэнни протянул руку, и кот подошел к нему. Он не носил ошейник с кличкой, но не был одичавшим. Шерсть у него выглядела ухоженной.

Это был кот-альбинос, глаза у него были как будто пропитаны кровью. Он снова мяукнул и выпустил мускусную струю на камень. Хвост его торчал прямо и еле заметно подрагивал. И снова раздался этот слабый, высокий звук. Казалось, кота кто-то зовет. Он облизал лапу и умчался сквозь траву к «Фессалии».