Повнимательнее, Картер Джонс! - Гэри Шмидт

Я снова осторожно подул.

Уголек зашипел.

Я подул снова.

Пламя горело ровно. Стало бледно-желтым.

Я подул еще раз.

Ветки затрещали, затихли и затрещали опять, и на двух ветках появилось пламя. И снова резкий треск, и снова полетели искры, и еще две ветки загорелись.

И тут я заметил, что рядом стоит мой отец.

Совершенно сухой. Как будто вода боится с ним связываться.

– От такого костра нам будет мало толку, – сказал он.

Опустился на колени, выкинул все ветки с костровища. И стал заново разжигать костер.

Мы не разговаривали. В основном я слушал визгливую ругань птиц над головой, и шум воды отовсюду, и вой ветра в верхушках эвкалиптов.

Вечером того дня, когда я сделал доклад о Декларации независимости, мама снова пошла в церковь Святого Михаила.

– Отец Джаррет попросил ее посмотреть на кое-какие статьи бюджета на следующий календарный год, – сказал Дворецкий.

– До нового года еще почти три месяца.

– Значит, времени в обрез. Не могу ли я чем-то помочь вам с домашними заданиями?

– У меня только обществоведение, – сказал я.

– В таком случае, возможно…

– По обществоведению вы мне и так замечательно помогли.

– Молодой господин Картер, я подал вам несколько новых идей для размышления, но, очевидно, эти идеи новы и для многих ваших одноклассников.

– Да они даже размышлять не стали.

– Следовательно, перед вами стоит занятная дилемма, с которой вы будете сталкиваться часто, если предпочтете поступать принципиально и браться за нелегкие задачи. Что лучше – размышлять над всеми идеями, самостоятельно решать, какие идеи представляются вам самыми мудрыми и благородными, говорить что думаешь? Или, напротив, лучше идти проторенным путем и смиренно подлаживаться под конформизм большинства?

– А что это вообще значит – «смиренно подлаживаться под конформизм большинства»?

– Полагаю, вы и сами знаете, – сказал Дворецкий.

Я уставился на него.

– Вот этого я, по-моему, и хочу от жизни.

– Ни в коем случае, – сказал Дворецкий. – Такой выбор сделал бы человек, застрявший в шестом классе.

– Это же я. Я застрял в шестом классе.

– Молодой господин Картер, вы сейчас в шестом классе учитесь. Вам необязательно в нем застревать.

– Похоже на гугли, – сказал я.

– Нимало. Простые подачи без подвоха. От вас требуется только махать битой.

– Мой отец не вернется домой.

Не знаю, как вышло, что я сказал об этом Дворецкому. Просто с языка сорвалось. Не знаю как. Сорвалось, и все.

Правда-правда, сам не знаю, как это могло получиться.

Дворецкий посмотрел на меня, в сторону, снова на меня.

– Молодой господин Картер, – сказал он. Почти шепотом.

Сделал вторую попытку:

– Молодой господин Картер, я…

– Он не вернется домой. Он хочет жить в Германии.

Прошло много времени.

– Может быть, это из-за нас.

Прошло еще много времени.

– Не самая простая подача, – сказал я.

– Да, – сказал Дворецкий. – Подача очень непростая.

– И как же мне все уладить?

– Принимать обдуманные решения и помнить, кто вы.

– Не допускать, чтобы мне сшибли перекладины? Как-то так?

– Совершенно верно. Молодой господин Картер, все, что произошло, произошло не из-за вас.

Долгое молчание. Оно тянулось. Тянулось. Тянулось долго.

– А как мне проверить, что это не из-за меня? – спросил я.

– Картер, – сказал Дворецкий, – если я говорю, что вы ни при чем, значит, так и есть. Кстати, я кое-что для вас припас.

Он сходил на первый этаж и вернулся с книгой.

– Сэр Артур Конан Дойл. «Полное собрание рассказов о Шерлоке Холмсе».

– Я смотрел фильм, – сказал я.

– Следовательно, вам только предстоит узнать, каким был великий детектив по замыслу самого сэра Артура. Рекомендую начать с «Пестрой ленты». Прошу обратить внимание на главную мысль: опыт, мудрость и верность правилам хорошего тона всё превозмогают.

– Опять какие-то незнакомые слова.

– Полагаю, вы их знаете, – сказал Дворецкий. – Строго говоря, я подозреваю, что вы знаете их лучше, чем вам кажется.

Я посмотрел на Дворецкого, и у меня появилась надежда, что Кребс и Дворецкий все-таки правы. И кое-что все-таки можно уладить.

А вот как уладить, я все равно не знал.

18 Перебежки между калитками

Следующие несколько дней в школе я пытался не допускать, чтобы мне сшибли перекладины.

Нелегко быть тори – а между прочим, всем давно пора бы знать, что американец просто не может быть тори. Но до шестого класса школы Лонгфелло эта новость, похоже, до сих пор не добралась.

Сами посудите, каково: в начале дня ты собираешься, как обычно, произнести Клятву верности флагу, встаешь со своего места – а Патти Троубридж спрашивает: «Миссис Хокнет, а разве тем, кто не признает Декларацию независимости, разрешено вставать и клясться флагу?» Вам бы это понравилось?

А знаете что… Пожалуй, мне было даже немножко приятно стоять у доски перед одноклассниками Эмили и слышать, как она объявляет меня своим «Человеком недели». И было приятно отвечать на вопросы второклассников: сколько мне лет, какая у меня любимая телепередача (я ответил, что «Ас Роботроид и рейнджеры-роботроиды», потому что… ну, в общем, потому что…), кем я хочу стать, когда вырасту, знаком ли я с какими-нибудь знаменитостями, знаю ли я, что Сара Биксби думает, что я красивый… На этом вопросе процесс застопорился, потому что Сара Биксби залилась краской и выбежала из класса, а учительнице пришлось ее догонять.

Быть «Человеком недели» для Эмили, пожалуй, все-таки приятно.

Никогда бы раньше не подумал, но это правда приятно.

Наступила середина октября, и деревья сбросили почти все листья, и крикетные тренировки скоро придется прекратить. Дворецкий сказал, что надо попытаться провести хотя бы один матч, пусть нас и слишком мало, чтобы укомплектовать две команды, так что матч будет не вполне отвечать традициям.