Идеальные - Николь Хакетт

понимая зачем – то ли за помощью, то ли за соболезнованием.

Луи втянул в легкие воздух.

– Селеста опасается, что у Беллы аутизм, – сказал он.

И Селеста, совершенно не готовая к подобному заявлению, поперхнулась вином. Она почувствовала, как повернулись к ней лицом и Алабама, и Генри. Глаза предательски увлажнились, когда Селеста закашлялась на Луи. Но она все-таки разглядела в его лице то, чего не видела до этого: алкоголь затуманил его взгляд, придав ему слегка рассредоточенное выражение.

– Ты думаешь, что Белла – аутистка? – тихо спросила Алабама.

Селеста все еще не откашлялась. Когда же, наконец, она смогла заговорить, ее голос прозвучал хрипло и надсадно:

– Не знаю. – Селеста бросила на мужа укоризненный взгляд. – Просто в последнее время она много капризничает.

Похоже, Луи осознал свою оплошность и недовольство жены. Он поставил бокал на стол и потер шею, явно разволновавшись. Похоже, до него лишь сейчас дошло, что такие вещи негоже просто так выбалтывать.

– Как капризничает? – надавила Алабама.

– Просто… я не знаю. – Селеста отпила воды, окончательно прокашлялась и вернула себе нормальный голос. – Она просто по-настоящему расстраивается, когда никаких поводов для расстройства нет. Как в «Нордстроме». Ну, ты помнишь?

За столом установилась тишина. Селесте захотелось, чтобы официантка как можно скорее принесла пататас бравас или просто подошла к ним, подпалила скатерть. Или совершила еще что-нибудь из ряда вон выходящее. Все что угодно! Лишь бы переключить внимание друзей, отвлечь их от неприятной ей темы.

– По-моему, это не означает, что у Беллы аутизм, – прервала молчание Алабама. И подкрепила свое авторитетное мнение, перебросив через плечо пару прядей: – Помнится, я в детстве закатывала жуткие истерики. Жуткие. Однажды, когда мне было пять лет, дедушка сделал для меня чудесный кукольный домик – с крышей, крытой настоящей кровельной дранкой, и крошечными переключателями света, которые действительно работали. А мать захотела, чтобы я поделилась им с кузиной Линдой. Мне нравилась Линда, но я все равно разъярилась. И еще до прихода кузины разломала весь домик. Разнесла вдребезги. Мать тогда так рассердилась.

Алабама фыркнула и глотнула сангрии. Сидевший напротив Генри заерзал на стуле. Луи беззвучно, одними губами сказал Селесте: «Прости». А она потупила глаза на мобильник, так и не подавший никаких сигналов. Внезапно Селесте дико захотелось запульнуть его куда-нибудь подальше, через весь зал, в самый дальний угол.

– И все же ты должна поехать, Си-Си, – сказала Алабама. – Есть у Беллы аутизм или нет, но от того, что ты откажешься от поездки, ничего не изменится.

Селеста не нашлась, что на это ответить. И не сказала ни слова. Похоже, ее молчание было истолковано как согласие. Алабама продолжила говорить. Но что она говорила, Селеста не слышала.

Когда официантка принесла их первое кушанье – к сожалению, то самое сырное блюдо с красивым названием, – зазвонил мобильник Луи.

– Робби, – сказал он, посмотрев на всех сидящих за столиком. Хотя Селеста, наверное, была единственной, кто знал имя его управляющего партнера. – Я должен ответить, – произнес извиняющимся тоном Луи и встал. Проходя мимо Селесты, муж сжал рукой ее плечо. А затем устремился к двери с резвостью человека, убегающего с места преступления.

Официантка наполнила их стаканы водой и заверила, что скоро подаст остальные блюда. Генри снова поблагодарил ее, и на этот раз девушка ему улыбнулась. Она была еще совсем юной и миловидной, с подкупающей щербинкой между двумя передними зубами.

– Я хочу писать, – объявила Алабама после ухода официантки. И, схватив свою украшенную блестками сумочку, повесила ее на плечо. – Закажите еще графин сангрии, если официантка вернется раньше меня.

Селеста протянула руку к графину, который действительно оказался почти пустым. Решив, что одну маленькую стопку можно пропустить, даже будучи за рулем, она начала сливать себе остатки.

– Знаешь, – заговорил Генри, когда Селеста поставила графин обратно в центр стола, – они все по-другому воспринимают, потому что старше. А я учу детей и заметил, что матери первыми все подмечают. – Генри потрогал одну из пуговиц на рубашке, словно поправлял микрофон. – Не отцы, уж не знаю почему. А именно матери. Возможно, просто потому, что стремятся узнать о своих детях все раньше остальных.

Генри встретился взглядом с Селестой. И ее поразило, насколько редко они с ним разговаривали с глазу на глаз, как сейчас. Они проводили вместе массу времени на протяжении нескольких лет, но практически всегда рядом с ними присутствовала Алабама, имевшая склонность задавать тему и тон разговора. Генри преподавал в двенадцатом классе историю, то ли американскую, то ли европейскую – Селеста точно не помнила.

– Спасибо, Генри, – пробормотала она.

Ей хотелось добавить что-то еще, но она так и не смогла ничего сформулировать. И ограничилась лишь этими словами, бездумно слетевшими с языка.

Позднее, тем же вечером, уже снова усевшись в машину, Селеста поправила зеркало заднего вида и порадовалась, что ей не нужно ломать голову над тем, сколько чаевых дать сотруднику службы парковки. Она даже сказала что-то по этому поводу Луи. И почти сразу осознала, каким будет его ответ: «Ты слишком сильно беспокоишься по пустякам, Селеста».

– Алабама может разболтать? – спросил Луи, когда она отъехала от бордюрного камня.

Селеста глянула на часы. «Может, еще не поздно заехать к родителям и забрать Беллу?» – поколебалась она.

– Да, – односложно ответила она мужу, включив поворотник, осветивший переулок.

«Пока мы доедем до дома родителей, будет уже почти девять. Слишком поздно забирать Беллу», – решила Селеста. Ей не хотелось будить дочку.

– Извини, что ляпнул про аутизм, – сказал Луи. Протянув руку, он положил ее на коленку жены. – Мне не следовало им говорить.

– Все нормально, – ответила Селеста и позволила словам повиснуть в воздухе, пытаясь понять, насколько они верны. К тому моменту, как Луи убрал руку с ее колена и откинул голову на подголовник, она решила: в общем и целом, они правдивы.

Дома Луи снова извинился, когда Селеста снимала свой блейзер. А потом муж ее поцеловал, и поцелуй был достаточно долгим, чтобы дать ей понять: он хочет большего. Но Луи был пьяным, а она – уставшей. И поэтому Селеста лишь ответила ему на поцелуй, а затем скинула его руки со своей талии, проигнорировав подавленный вид мужа, пока надевала ночную сорочку. Они занимались сексом раз, иногда два раза в неделю. Так что этим вечером Селеста не испытала угрызений совести.

Тем более что в конечном итоге это оказалось неважным: через несколько минут после того, как в спальне погас свет, Селеста услышала, что муж заснул. А у нее внезапно сон улетучился, и она просто уставилась в потолок. Вспомнила, как позвонила после