Трое из Леса возвращаются. Меч Томаса - Юрий Никитин

–Только орден знает правильный путь!– хрипло, но с жаром выдохнул парень.

–И вам нужен Меч, чтобы обрести силу,– заключил Олег.

Волоча клинок, подошел Савмак, лоб мокрый, рубаха вспотела и на плече промокла красная полоска, но лицо довольное и улыбка во все зубы.

–Фух, крепкий-то послушник,– сказал он, вытирая рукавом лоб.– Не видел, чтобы люди духовные так с мечом обращались.

Потом покосился на Олега и добавил:

–Хотя кто вас знает. У вас глагол разит во все места и качает мускулы. А этот чего?

Савмак кивнул на парнишку, а Олег ответил с задумчивым вздохом:

–Все хотят нового, а делают по-старому.

–А, ну раз так, то метла нужна новая,– со знанием дела ответил ратник.– Всем известно – чтоб мести по-новому, надо и метлу новую добыть.

Мудрая мысль из уст Савмака заставила Олега озадачиться. Прав ратник, нельзя старыми привычками и правилами привести человечество в новую жизнь, где будет бесконечное счастье и благо. Нужны новые пути, новые дороги и новые боги. А может, и не боги, а кто-то еще. Но обязательно новые и свежие.

Олег устало спросил послушника:

–Где ваше логово ты, конечно, не скажешь.

–Никогда!– выпалил тот.

Шумно выдыхая, будто поднимает весь небосвод вместе со старыми богами, Олег убрал колено с его груди и поднялся. Савмак покосился на послушника и проговорил с недоверием:

–Опасно его живым оставлять.

–Он знает не больше, чем знал до нашей битвы,– отозвался Олег и, вытерев кончик клинка, забросил его в заплечный мешок.– Молодой. Может, ума наберется. Люсиль, хватит спать! Вылезай из кустов.

Из зарослей можжевельника донесся женский стон, ветки затряслись, через миг в них появилась испуганная мордочка Люсиль. Глаза как у олененка, на скуле ссадина, в волосах иголки и ветки.

Савмак охнул и бросился к ней.

–Это ж что такое!– запричитал он, помогая ей вылезти из кустов.– Живую женщину в кусты. И ладно бы по делу, а то просто так!

–Какой кошмар…– донесся до Олега ее слабый голос, пока он собирал, выдергивая из тел, свои клинки.– Они хотели меня убить…

–Негодяи и прелюбодеятели!– уверенно заключил Савмак.– Или не прелюбодеятели? Да? Ну тогда просто негодяи!

Выдернув последний нож, Олег обтер его об штанину, внезапно воздух изменился, повеяло холодом и неприкрытой тревогой, в следующий момент раздался истошный крик Люсиль:

–Сзади!

Олег даже не обернулся, просто упал на колено и выбросил руку с ножом назад. Позади хрустнуло и чавкнуло, лезвие наткнулось на сопротивление, а через момент на пальцы волхва потекло теплое и липкое. Справа в траву упал меч.

Олег поднялся и обернулся. Его взгляд встретился со взглядом парнишки, которого быстро покидала жизнь. Олег угодил ему в печень, на балахоне растеклось темное пятно и послушник быстро теряет кровь, лицо бледнеет.

В груди Олега расползлась горечь, лицо само искривилось в глубокой досаде, когда ноги послушника подкосились и он упал на колени.

–Зачем?– с печалью спросил Олег.– Мог бы жить.

Голос послушника вырвался из глотки с клокотанием и бульканьем, ртом пошла кровь, но он все же выдавил:

–За… правое… дело…

Олегу стало еще гаже, он спросил:

–Каждый считает, что бьется за правое дело. А ты за какое?

Глаза послушника быстро теряли цвет, жизнь из них уходила, но он успел прохрипеть:

–Орден знает…

После этих слов его голова повисла и послушник остался сидеть, будто склоненный в печали, но Олег уже не видел в нем жизни. В нутре засаднило, заскребло – парнишка помер за чью-то правду, а сам даже не знал, за что бьется. Кровавый религиозный культ, сколько их было, вложил в его незрелую голову, что знает, как жить. И вот парень лежит мертвым в траве. А культ не предлагает ничего нового, кроме как мирового господства ордена.

Савмак подвел Люсиль к Олегу и деловито осмотрел послушника.

–Оружие собирать будем? Или пасторы люди духовные и не обирают мертвецов?– спросил он.

Мечи они брать не стали – Олегу хватало того, что и так с собой, Савмак обходился кулаками, подручным материалом и небольшим мечом, который непонятно где хранил на теле, а Люсиль, как истинная леди, вовсе не умела пользоваться холодным оружием.

–Странно,– проговорил Савмак, окидывая усыпанную послушниками поляну, когда Олег дособирал свои ножи и убрал их в заплечный мешок.– Ни у кого нет ни аркебузы, ни пищали, ни другого стрельного оружия.

Олег пожал плечами.

–Может, традиции чтут,– предположил он.

Савмак в озадаченности сдвинул брови.

–А чем плохи традиции?– не понял он.

–Традиции хороши. Если это традиции полезные, трудиться побольше или мускулами упражняться для крепости тела. Но культы любят древность и поклоняться тому, что уже должно уйти в прошлое. Вот и сюда пришли с одними лишь мечами. Но будь спокоен, на следующий раз они это учтут. Если снова захотят жечь Люсиль на костре.

Савмак нахмурился, лицо стало чернее тучи.

–Нехорошо это – женщин на костры,– проговорил он.– Эка дикость. Она ж женщина, ей забота нужна.

Растрепанная и перепуганная Люсиль рядом с ним покосилась на ратника неуверенно, но все же слабо улыбнулась. Савмак это заметил и тоже расплылся в широкой улыбке.

–Я Савмак,– представился он.– Ратник и воин.

Люсиль бросила на Олега непонимающий взгляд. По лицу скользнула тень растерянности, поскольку ратник чужой, и она не знает как себя вести, слишком проросли в ней зерна воспитания и этикета, которые предписывают одно, а ее нутро требует другого, что тоже отражается на лице.

Ее голос прозвучал хрипло и с запинкой.

–Пастор,– обратилась она к Олегу,– кто это?

Олег смотрел в небо и оценивал ветер. Верхушки деревьев спокойные, значит – штиль, и если дальше двигаться воздухом, то будет быстро и удобно. Другой вопрос, что птиц Рух давно нет, летающих ящеров тоже днем с огнем не сыщешь, а коней они бросили. Но по воздуху всяко быстрее, чем пешком через лес.

Продолжая всматриваться в верхушки, волхв ответил:

–Он же представился.

–Да… Но… Откуда он взялся?– не поняла она.

Облака в просветах листвы и хвои плывут медленно и похожи на длинные полосы, потому что идут очень высоко. Холод в тех далях такой, что мигом обмораживает открытую кожу. И ладно если эта кожа толстенная и дубовая, как у Мрака, он оборотень, ему все равно, или Тарха, этому вообще все нипочем, лишь бы пожрать было. А ему, как человеку мысли, приходится смиренно не обращать внимания на мороз и ветер, даже если от холода судороги.