Сарум. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Железнодорожные пути у Милфордской станции сомкнулись тугой петлей.

О сестрах милосердия и о путешествии в Индию лучше забыть.

На время.

А потом – долгожданная свобода!

1861 год

В тридцать лет Джейн Шокли наконец-то нашла свое призвание.

На восточной стороне рыночной площади высилась ратуша – внушительный прямоугольный особняк строгих классических очертаний, возведенный, как и городская больница, на пожертвования Джейкоба Плейделла-Бувери, второго графа Раднора. Ратуша служила постоянным напоминанием не только о владельцах Кларендона и их роли в жизни Сарума, но и о строгой взыскательности, которой, к сожалению, обитатели Сарума не проявляли.

Рядом с Джейн на ступенях ратуши стоял невысокий коренастый мужчина с тяжелой круглой головой.

– Нам нужно заботиться не о материальном благосостоянии, а о духовных и нравственных устоях! – заявил он, печально глядя на Джейн снизу вверх.

Она согласно кивнула: кому же еще заботиться о духовных и нравственных устоях, как не мистеру Даниэлю Мейсону, убежденному методисту и ревностному радетелю трезвости.

– Я и вас на нашу сторону склоню, мисс Шокли, не сомневайтесь! – воскликнул он.

К движению за трезвость и воздержание, основанному англиканскими нонконформистами всевозможного толка – уэслианами, баптистами, конгрегационалистами и прочими, – теперь примкнули и католики (благо в Саруме к ним относились терпимо), и многие другие. Два года назад в Солсбери приезжал Джон Бартоломью Гоф, известный американский проповедник трезвого образа жизни, и послушать его собралась толпа в полторы тысячи человек.

– Англиканские священники тоже весьма обеспокоены хроническим пьянством среди прихожан, – объяснял Мейсон.

Теперь, когда империя вступила в новую, прогрессивную эпоху развития, все внезапно озаботились моральным и нравственным состоянием общества – и лорд Шафтсбери, ратовавший за улучшение условий труда и охрану здоровья населения, и аристократы, и католики. Даже Флоренс Найтингейл, вернувшись в Англию, читала королеве Виктории трактат доктора Фредерика Ричарда Лиза о пользе воздержания.

– Реформы всегда встречают сопротивление общественности, – продолжил Мейсон, обводя взглядом рыночную площадь. – Да вот, извольте сами убедиться.

В телеге дремал подвыпивший мужчина; рядом с ним сидели двое изможденных детей в лохмотьях.

– Ах, это ужасно, – вздохнула Джейн.

– Как вы полагаете, трезвость и воздержание пойдут им на пользу? – осведомился Мейсон.

– Разумеется.

– Что ж, мисс Шокли, пойдемте, я вас познакомлю.

Жарким августовским днем рынок словно бы разморило. Посреди рыночной площади переминались у привязи сонные коровы; в загонах лениво блеяли овцы – из тех, которых не продали на июльской ярмарке; между распряженными повозками и телегами с откинутыми бортами там и сям виднелись наскоро установленные шаткие прилавки. Возчики в поддевках, какие-то юнцы в рубахах с распахнутым воротом и панталонах в обтяжку, крестьяне-арендаторы в длиннополых сюртуках и высоченных цилиндрах; дамы в широких кринолинах с бесчисленными оборками и в шляпках, украшенных несметным количеством лент, – все двигались медленно, будто во сне. По краям рыночной площади дремотно колыхались навесы над лавками, легкий ветерок разносил вокруг запахи навоза, пыли, сена, горячих имбирных лепешек и крепкого уилтширского пива.

На первый взгляд рыночная площадь выглядела прежней, однако в ее дальней, западной оконечности, за сырными рядами у церкви Святого Фомы, красовалось новое здание, увенчанное классическим фронтоном, опирающимся на три арки. Оно приводило мистера Портерса в восхищение, поскольку служило одновременно крытым рынком и железнодорожной станцией.

В последние пять лет Солсбери наконец-то получил доступ к железнодорожному сообщению. Через новый вокзал в Фишертоне проходили ветки Лондонской и Юго-Западной железной дороги к Саутгемптону и Андоверу, а также Уилтширская, Сомерсетская и Веймутская ветки, часть разветвленной сети ширококолейных дорог компании «Грейт Вестерн»; от Фишертона к рыночной площади протянули небольшой участок пути.

– Наконец-то и в Солсбери пришел прогресс! – удовлетворенно восклицал Портерс.

Однако же, хотя к станции то и дело подъезжали поезда, а по округе разносился дробный перестук колес, протяжные гудки и шипение пара, облаками вырывавшегося из паровозных труб, хотя город разрастался и сюда стекалось все больше и больше людей – кто полюбоваться живописными местами, а кто и вовсе переселиться в зачарованные сонные деревеньки пятиречья с его зелеными долинами и пастбищами на древних меловых грядах, по которым лениво бродили стада овец, – покойное течение жизни в Солсбери по-прежнему подчинялось размеренному, неторопливому ритму рыночных дней.

Мало кто догадывался, что долина пятиречья посреди Солсберийской возвышенности издревле служила центром рыночной торговли – еще до того, как Англия прославилась своим сукном, задолго до основания Уилтона и даже прежде, чем на берегу тихой реки построили Сорбиодун, постоялый двор для римских гонцов. Сверкающие рельсы, как некогда римские дороги, проложенные поверх троп, проторенных в незапамятные времена, снова превратили Сарум в средоточие торговой и духовной жизни обширного региона.

А Джозеф Портерс жаждал коренных перемен. Он убеждал городские власти в насущной необходимости строительства промышленных предприятий, к примеру вагоностроительного завода.

– Солсбери станет вторым Манчестером! – объяснял он.

Увы, муниципальные чиновники к его просьбам не прислушались; вагоностроительным заводом обзавелся город Суиндон на северо-западе графства.

Джейн об этом нисколько не сожалела.

На краю телеги сидели двое детей. Шестилетняя девочка в выцветшем зеленом платье с прорехой на спине и в дырявых чулках – один белый, другой бурый, – рассеянно болтала ногами в обшарпанных башмаках с полуоторванной подошвой и куталась в рваную шерстяную шаль с ободранной бахромой. Ее босоногий четырехлетний братишка в залатанных штанах и рубахе, превратившейся в лохмотья, сосредоточенно жевал апельсин, размазывая липкий сок по перепачканным щекам. В телеге на охапке соломы пьяно всхрапывал сорокалетний небритый мужчина в измятом шейном платке.

– Мои подопечные, – объяснил Мейсон. – Мать недавно умерла, а отец… Арендатор, между прочим. Эй, Джетро Уилсон!

Мужчина, чуть приоткрыв заспанные глаза, недовольно пробурчал:

– Ну, чего пристал? А, мистер Мейсон, это вы… Перевоспитывать меня пришли?

Он с неожиданной легкостью приподнялся, отбросил со лба длинные, давно немытые спутанные волосы и сел, глядя на Мейсона и его спутницу.

«А он привлекательный», – вдруг подумала Джейн. От жилистого тела веяло скрытой силой, косматые бакенбарды не портили узкое выразительное лицо с орлиным носом… Что заставило его так опуститься – лень, пьянство или презрение к окружающим? Он едва заметно кивнул, и дети, соскочив с телеги, бросились запря гать лошадь.