Лондон - Эдвард Резерфорд

Сент-Джеймс был вынужден признать, что это так. При всем его гневе, пока он ехал домой, случившееся показалось ему странным.

– Он храбрый, бесшабашный дурак, – добавила графиня. – И вся вина на мне, коль скоро я выставила вас зверем.

Сент-Джеймс хранил молчание.

– Уильям! – воскликнула она. – Эту дурацкую дуэль нужно остановить!

– Было нанесено публичное оскорбление. Если я не отвечу, надо мной будет смеяться весь Лондон.

Она поразмыслила.

– Можно ли отстоять честь небольшим уколом? Капли крови хватит?

– Полагаю, что да.

Многие дуэли завершались лишь небольшим ранением, часто – в плечо, и секунданты спешили прервать поединок. Кончалось и смертью, но редко.

– Тогда заклинаю вас, не убивайте его! – воскликнула она. – Клянусь, он этого не заслужил! Сейчас я напишу ему, что мы помирились, отругаю и потребую впредь не спасать меня столь глупым способом.

– Значит, вы не считаете нужным от меня защищаться? – уточнил граф.

– Дело забыто. Ведь мы помирились? – Она поцеловала его. – Я никогда не изменяла вам, дражайший милорд, и никогда не изменю. – Она улыбнулась. – Идите отдохните, пока я буду писать.

В скором времени резвый лакей уже нес ее запечатанное послание на Джермин-стрит. Что до лорда Сент-Джеймса, то он не спал. Как положено, явился к жене и возлег подле, она же продержала его за руку несколько часов. Потом она задремала; он же, едва занялся рассвет, поцеловал ее и вышел с облегченным сердцем.

Путь до Гайд-парка занял всего пять минут.

Олений заповедник, раскинувшийся сразу к западу от Мейфэра, принадлежал вестминстерским монахам, пока его не отобрал король Генрих в эпоху роспуска монастырей. Стюарты открыли парк для народа, и длинная объездная дорога – королевская, route de roi – Роттен-Роу, как вскоре прозвали ее в простонародье, – превратилась в шикарное место для светских дам, не упускавших случая показаться там в экипаже. Еще большую прелесть имело другое новшество: был перекрыт ручей Уэстборн, после чего образовалось большое изогнутое озеро Серпентайн. Но спозаранку древние парковые дубы и безлюдные лужайки служили другой цели: здесь проходили дуэли.

Дуэли между джентльменами уходили корнями в далекое прошлое – времена средневековых сражений и много дальше, во глубину веков. Мода на частные поединки возникла только в изысканном XVIII столетии. Трудно сказать, почему так повелось. Возможно, благодатную почву для ссор создавал Уэст-Энд, густо населенный разного рода праздной публикой, которая, живя в тесноте, всем скопом предъявляла претензии на родовитость. Или на эту моду влияли кавалеристские нравы множившихся полков. А может быть, высшие классы под предводительством аристократов из тех, что совершили европейское Большое турне, по-обезьяньи перенимали обычаи французов и итальянцев. Так или иначе, на дуэлях отстаивались честь и достоинство. И пусть в дальнейшем, когда наступили времена не столь бесшабашные, эту практику сочли варварской, она, безусловно, побуждала общество к вежливости.

Закон был милосерден к дуэлям. В конце концов, в судах заседали такие же джентльмены, разбиравшиеся в этих материях. Дуэль не считалась убийством, ибо стороны проводили ее по обоюдному согласию. Убийство противника на дуэли каралось штрафом или формальным трехмесячным тюремным заключением. Тем и кончалось.

Присутствовали семеро: дуэлянты, по два секунданта с каждым – итого шесть; седьмым был врач. Кареты оставили чуть поодаль. Место, выбранное секундантами, находилось в лощине и дополнительно скрывалось раскидистыми дубами. Хотя в парке не было ни души, Сент-Джеймс остро осознавал присутствие птиц, чей утренний хор разливался окрест. Секунданты проверили клинки. Он снял плащ, передал секунданту, взял рапиру. На графе была свободная льняная сорочка с просторными рукавами – разумный выбор, благо ее как раз хватало, чтобы не продрогнуть в утреннюю прохладу. Он заметил капли росы на траве. Хорошо бы не поскользнуться.

Когда мужчины, повернувшись друг к другу лицом и опустив клинки, учтиво поклонились, солнце еще лишь тронуло блеском верхушки дубов. Клинки поднялись, сблизились и застыли. И вот две серебряные змеи затеяли бесшумный танец, истинный смысл которого понятен был им одним, после чего внезапно сошлись. Коротко лязгнула сталь.

Граф Сент-Джеймс был умелым фехтовальщиком, но Мередит намного превосходил его. Тем не менее Джек удивился тому, что противник не особенно наседал, и расценил это как хитрость. Он осторожно выждал, потом совершил единственный стремительный и смертоносный выпад. Рапира вонзилась точно в сердце лорда Сент-Джеймса.

Секунданты издали вопль. Врач сорвался с места, но через считаные секунды лорд был мертв.

– Господи, сэр, неужели вы не могли обойтись без этого?! – воскликнул врач.

Но Мередит только пожал плечами. Такова была сделка, заключенная им с леди Сент-Джеймс. И даже предпочти он передумать, записка, которую он получил от нее посреди ночи, уверила его в недопустимости снисхождения.

«Джек, ради бога, поберегитесь, – гласила она. – Он собирается убить вас».

Поздней ночью после того, как Джек Мередит задул свечу, он осознал, что дверь его камеры в Клинке бесшумно отворилась и внутрь прокралась фигура.

Он видел лишь призрачный силуэт, но сразу узнал духи. Она подошла, осторожно приложила к его губам палец и поцеловала в лоб.

– Нам некоторое время нельзя показываться вместе, – шепнула она, – но я за вас похлопотала. Поскольку Сент-Джеймс вызвал вас сам, а я сказала, что он хотел вас убить, ваше дело будет рассмотрено снисходительно.

Женщина подошла к окну, где стоял стул. Мередиту было слышно, как она принялась раздеваться. Он взялся за кремень, чтобы зажечь свечу, но графиня не позволила. Когда же приблизилась к его узкой постели, он различил на ней только короткую ночную сорочку. Его удивила изрядная грубость материи, но вскоре он об этом забыл.

Одетая в окровавленную сорочку мужа, леди Сент-Джеймс предалась любви с убийцей и тем завершила свое мщение.

Погожий месяц май расцветал, и Сэму с Сепом не удавалось договориться только о воровстве.

Трубочистное дело продвигалось отлично. Сообщником они взяли молодого человека, который был малость придурковат, но худо-бедно усвоил, что от него требуется. Постучавшись с одним из них в дом, он парой грубых слов посылал мальчика в трубу, оставлял его там и шел к дому соседнему со вторым, где все повторялось. Затем возвращался к первому, дожидался кого-то из домочадцев и начинал бранить Сэма или Сепа, кто там был, за проволочку, суля ему порку. В свою очередь, они съеживались и принимали вид такой жалкий, что мало где оставались без подачки. Обработав так пару домов зараз, они делились выручкой – не чаевыми, конечно, – с глуповатым подельником и жили в свое удовольствие.

Затем Сэм заявил, что можно устроиться лучше.

– Нам нужна всякая дребедень, – втолковывал он. – И не бери ничего слишком ценного – засекут. Тягай какую-нибудь ерунду, которой даже не хватятся. Если видишь золотую гинею и мелочь, гинею оставь, а серебряную монету возьми. Про нее подумают, что закатилась куда-нибудь, даже если заметят.