Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

В отличие от «германофильских» настроений, характерных для «берлинских монархистов» «Двуглавого орла», Союз РНО приветствовал перспективы сотрудничества с Францией: «Россия, как и Франция, – противница всякой тирании и твердо верит в великое будущее франко-русского союза… Только этот союз мог создать силу, способную победоносно провести только что пережитую мировую войну, когда удары противника на одном его фронте парировались союзными ударами на другом… неизбежным последствием единения Франции и России будет скорая гибель большевизма и образование той мощной силы, которая одна сможет поддержать политическое равновесие Европы и дать обеим союзницам экономические выгоды». Ответ Мартелля подтверждал, что «Франция неизменно верна историческим традициям франко-русского союза… искренно верит в то, что геройством и доблестью Русской армии и неутомимой работой лучших представителей русского народа Великая и Свободная Россия будет создана на основах прогресса, истинной свободы и мирного сожительства народов России»[777].

В крымских городах продолжалась деятельность «Братства Животворящаго Креста» во главе с протоиереем Владимиром Востоковым, служившим в кафедральном соборе Симферополя. Накануне «дней покаяния» им была предложена идея проведения всенародного крестного хода через весь Крым и далее – за линию фронта. Крестный ход должен был «впитывать в свои ряды всех верующих в спасение России силою Животворящаго Креста Господня», а также добиться прекращения «междоусобной брани» и перехода солдат красной армии на сторону Врангеля. План задуманного протоиереем крестного хода предполагал: «Параллельно с армией… шествовать всенародным крестным ходом, прося Русскую армию всеми ее возможностями охранять от красных безбожников крестоносное движение с хоругвями, иконами, с возженными свечами в фонарях, чтобы сими крестоносными впечатлениями возбуждать доверие и любовь населения к целям Русской армии и привлечение в ее ряды новых добровольцев – христианских патриотов».

Однако прежде поездки на фронт в Севастополе им был проведен многочисленный крестный ход на Графскую пристань, во время которого он призывал ожидать скорого восшествия на Престол Великого Князя Михаила Александровича – «Царя Православного». Однако Временное Высшее Церковное Управление на Юге России не поддержало деятельности протоиерея Владимира Востокова, считая ее во многом авантюрной[778].

В армейской среде действительно большую популярность в 1920 г. приобретали монархические идеи и принципы твердой военной диктатуры, как необходимого и неизбежного средства для восстановления монархии. Тем не менее сама власть еще не была готова к официальному провозглашению монархических принципов. Попытки правых играть более активную политическую роль не удавались. На это имелись определенные основания. 1 июня 1920 г. был «обнаружен» некий «монархический заговор», суть которого заключалась якобы в попытке ареста генерала Врангеля группой морских офицеров и его замене герцогом С. Г. Лейхтенбергским (ординарцем генерала Слащова), а затем – Великим Князем Николаем Николаевичем. И хотя вскоре выяснилась несостоятельность подобного замысла, реакция властных структур была достаточно показательна. В августе – сентябре 1920 г. были закрыты монархические газеты «Царь-Колокол» и «Русская Правда», а протоиерей Востоков предупрежден о необходимости «прекращения монархических проповедей». 20 сентября 1920 г. Врангель подписал приказ (№ 145) о «недопустимости политической борьбы», «пока враг у ворот». В приказе подтверждался, хотя и не столь эмоционально, принцип «непредрешения»: «Запрещаю всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую или национальную рознь… Враг будет побежден, и Русский народ во Всероссийском Народном Собрании сам решит судьбу будущего Государства Российского».

Такое негативное отношение Правителя Юга России к любым потенциально нежелательным политическим инициативам проявлялось и ранее, еще до 1920 года. Схожая ситуация имела место, в частности, во время присоединения к Добрармии отряда полковника М. Г. Дроздовского, в рядах которого существовал неформальный «монархический союз» ротмистра Д. Б. Болговского, известного своими откровенно террористическими взглядами на методы «борьбы с крамолой», причем не только «большевицкой», но и «либеральной». Подобного рода «монархисты» считались не только бесполезными, но и прямо-таки опасными, вредными для политического курса Белого движения[779]. Возможно, однако, что монархические принципы при более продолжительном существовании белого Крыма получили бы заметную поддержку. Показательно, что первый номер еженедельника «Россия», вышедшего в Болгарии 25 сентября 1921 г., открывался статьей «Монархия или республика?» В ней однозначно утверждалась бессмысленность прежнего «непредрешения»: «Мы слишком долго играли в прятки… Чем Россия может быть при республиканском строе: либо полное бессилие центральной власти, либо классовый гнет, какого не знал ни один режим прошлого; в том и в другом случае – распад государства на составные части, экономическая смерть и утрата всякого народного значения».

Популярные для 1921 г. идеи «третьей силы» не находили отклика как у монархистов, так и у сторонников Врангеля: «Создать какую-либо промежуточную форму между монархией и республикой уму человеческому не дано. «Советы без коммунистов» свелись бы к явочным порядкам, установленным при Временном правительстве и приведшим уже нас однажды к большевизму». Поэтому – «остается монархия, т. е. власть внеклассовая, внепартийная, способная собрать рассыпавшуюся Русскую землю и ответственная за свои действия». Процесс возрождения монархии принципиально представлялся по заявленной еще в 1918 г. формуле – «через военную диктатуру – к Престолу». Преемственность власти отнюдь не должна означать возврата «к прошлому». «Россия и при монархии будет другой, новой. Надо обладать неисчерпаемым запасом наивности, чтобы предполагать возможным возвращение к дореволюционной старине, от которой нас отделяет не пятилетие, а целое столетие бурных переживаний и потрясений. Но было бы воистину непоправимым бедствием, если бы Россия после уроков, преподанных ей опытом последних лет, вернулась бы к явочной (т. е. введенной единоличным актом 1 сентября 1917 г. – В.Ц.) республике А. Ф. Керенского. Тогда бы пробил последний час России»[780].

Настроения же военных, сторонников «Рейхенгалля», довольно четко выражала, в частности, брошюра Н. Д. Тальберга «Трагедия русского офицерства». В ней определялись причины поражения Белого движения, связанные с неопределенностью политической программы. Героическое подвижничество офицерства ничего не могло изменить. «Где бы офицерство ни сражалось – и на Юге, и затем в Сибири, на Севере, под Петроградом – везде они чувствовали свою разобщенность с тем народом, который шли освобождать от коммунистов. Большей части народа, которою уже была осознана пагуба революции, – ничего не говорили туманные лозунги «За Великую, Единую, Неделимую». Эти ждали Царя… Эти не понимали своих спасителей… Но несмотря на все тяжелые внутренние переживания, офицерство сражалось и умирало, храня в душе те святые заветы, вся духовная красота которых в их триединой нераздельности становилась все ярче в сравнении с серостью и слизостью беспринципной аполитичности. «В пожаре беспощадной гражданской войны у нас, первопоходников, как ее инициаторов и участников, росло и крепло сознание, что только истинный Хозяин земли Русской, к которому с тоской и надеждой обращены взоры Русского Народа, сможет дать России столь необходимый ей мир и покой», – открыто заявляют о своих заповедных тогдашних чаяниях первые участники добровольческого движения в своем недавнем обращении к Великому Князю Николаю Николаевичу.