Криминальная история России. 1995-2001. Курганские. Ореховские. Паша Цируль - Валерий Карышев

– И снова, Павел Васильевич, – продолжал другой, – долгие тюремные годы на нарах в лагерях, лесоповал да баланда! После того, как ты десять лет привыкал к роскоши, жил в шикарном особняке, пользовался дорогими машинами, питался изысканными блюдами! Все это тебе никогда не пригодится.

– Какие наркотики! Что вы пургу несете? – запротестовал Цируль. – Если вы нашли у меня сигареты, заряженные в камере, то это еще не значит, что я их распространял!

– Да ладно, Павел Васильевич! Ты что, не знаешь, что уже давно находишься в оперативной разработке? Мы тебя пасли почти два года, если бы менты тебя не приняли и не сломали нам всю работу. А так бы ты у нас шел по полной программе.

Цируль сделал удивленные глаза.

– Смотри-ка, – сказал фээсбэшник, – он и вправду не понимает! Ты что думаешь? Все началось 20 мая 1993 года. Я прекрасно помню тот день, когда был арестован твой кент и лучший друг, бывший вор в законе Николай Саман по кличке Бархошка, наркоман и торговец наркотиками. Через месяц он скончался в следственном изоляторе от цирроза печени. Сказалось тридцатилетнее употребление опиатов.

Через него мы вышли на действующих воров в законе, контролирующих наркобизнес, известных тебе людей – Алика Зверя, Молдавана, Тенгиза Гагалишвили по кличке Тенгиз Пицундский, и наконец замаячил в нашей разработке и ты, Павел Васильевич Захаров.

Затем в ходе оперативной разработки мы выяснили, что был ты связан тесным образом с неким Таги, владельцем и руководителем азербайджанской сети торговцев наркотиками. Надо сказать, что только крестным отцам азербайджанских преступных кланов удавалось создать высокоэффективную систему сбыта синтетических наркотических веществ на территории бывшего СССР. Независимо от того, кто привозит крупную партию страшного зелья, он вынужден был все оптом сдавать именно им, поскольку только подпольные азербайджанские торговцы способны раздробить ее на мелкие партии и донести товар до непосредственного «потребителя». По этим сетям распространялся и пакистанский метадон, и индийский бупреморфин, и триметилфетонил. Но, когда с «синтетикой» возникли перебои, чтобы система не простаивала, пошли опиаты, марихуана, а потом опять хлынул метадон.

У следственных оперативных групп были все основания подозревать, что к возвращению этого наркотика на российские просторы непосредственное отношение имеешь и ты, Павел Васильевич.

Тут Цируль сам прервал его.

– Чего вы добиваетесь, менты поганые? Ну, сижу я тут на нарах, закрыли вы меня. Что вам толку от меня?

Тогда фээсбэшник взглянул на Цируля, потом на своего коллегу и сказал:

– Чего мы добиваемся? Чтобы тебя не было.

– Да старый я уже! Не нужен теперь никому!

– Ты нужен всему воровскому движению. Ты, можно сказать, знамя полка, – сказал второй фээсбэшник. – Поэтому нам, скажем тебе честно и откровенно, Павел Васильевич – ты не обижайся – лучше, чтоб тебя не было.

От этих слов Цирулю стало не по себе. У него снова возникла резкая боль в сердце. Будто лезвие ножа пронзило ему грудь. Его парализовало моментально, отнялись руки, и он стал медленно сползать со стула. Через минуту он уже лежал на полу.

Потом перед ним вновь появилось улыбающееся лицо Япончика, Розы, Васи Очко, Бархошки, чьи-то еще физиономии наплывали в его подсознание.

Павел Захаров лежал на полу следственного кабинета Лефортовского изолятора и уже ничего не видел и не понимал. Один из фээсбэшников склонился над ним, взял руку, стал нащупывать пульс. Затем он прислонил ухо к его груди, пытаясь прослушать сердце.

– Ну что он там, симулирует? – спросил его второй.

– Похоже, и вправду серьезно. Надо срочно вызвать врача.

– Зачем врача? Раз он жаловался на здоровье, раз адвокаты поддерживают медицинскую версию, что он больной, пускай умирает! Нам будет легче.

– Погоди, – запротестовал первый, – надо все же вызвать врача. – Он нажал на кнопку звонка.

Вскоре в следственном кабинете появились конвоиры, дежурный по следственному изолятору, врачи из больничного спецблока. Все они склонились над Цирулем.

– Похоже, все, умер Павел Васильевич, – сказал пожилой врач, выпрямляясь. – Что делать-то будем?

– Прежде всего надо перенести его в камеру, – сказал фээсбэшник. – Пусть в камере умрет. Это первое. Во-вторых, доктор, ему нужно сделать нормальный диагноз, – и он протянул листок бумаги. – Тут все его болезни, только что он сам продиктовал. Надо проверить и вписать все это куда следует.

Через несколько часов некролог был готов. Официальной причиной смерти была признана острая сердечная недостаточность.

Так 23 января 1997 года неожиданно умер в следственном изоляторе Лефортово авторитетнейший вор в законе Павел Васильевич Захаров, по кличке Цируль.

23 апреля 1997 года, Москва, Кунцевский народный суд, 12 часов дня

К Кунцевскому народному суду я и мой коллега адвокат подъехали ровно в полдень. Сегодня должен завершиться беспрецедентный процесс по делу о торговле наркотиками.

Перед судом предстало пять сообщников покойного вора в законе Павла Захарова, по кличке Цируль.

Больше месяца длился процесс по обвинению в незаконных сделках с наркотиками Розы Захаровой, дважды судимого московского азербайджанца Таги Хуриева, неоднократно судимого за различные преступления новосибирского «авторитета» Валерия Шишканова (Шишкан), кемеровчанина Константина Магарцова и новосибирца Руслана Мозина.

Все они оказались на скамье подсудимых из-за связи с Хуриевым, который, согласно обвинению, снабжал всех метадоном. Роза же брала его для себя и для Цируля. Шишкан тоже употреблял, но, согласно официальным милицейским данным, главным образом подогревал метадоном сибирские лагеря.

Шишканов известен был оперативникам и как лучший друг покойного новосибирского положенца, вора в законе Зайчикова (Заяц. Он с Магарцовым – кстати, последний являлся племянником Зайцева – были гонцами от Шишкана к Хуриеву).

Процесс был трудным и длительным. Я, конечно, посещал не все судебные заседания. На заседаниях подсудимые либо признавали свою вину частично, либо полностью отрицали ее. Шишкан несколько раз даже обращался к судье, говоря одно и то же – мол, судят нас всех из-за Захарова, которому органы стремились прописать что-нибудь посерьезнее пистолета. Да и сама Роза обронила как-то, что на суд кто-то давит, что, мол, ей и Паша так говорил.

Сегодня должен быть зачитан приговор. Гадать, какой срок получит каждый подсудимый или кто-то будет освобожден, было невозможно, так как я давно уже потерял всю интригу судебного следствия, которая разворачивалась в стенах Кунцевского суда.

И оценивать какие-либо доказательства или весомые аргументы со стороны защиты и обвинения мне уже не представлялось возможным. Поэтому я просто вошел в зал и бросил взгляд на Розу Захарову, пытаясь рассмотреть ее и понять настроение перед вынесением ей приговора.