Столетняя война. Том V. Триумф и иллюзия - Джонатан Сампшен

откуп деньгами и обещанием мира, как Эдуард IV в 1475 году. Договор в Этапле (1492 г.) удовлетворил обе цели, положив начало длительному периоду, когда война с Францией будет скорее исключением, чем правилом. Министр Генриха VII Эдмунд Дадли предупреждал своего господина, что наступательные войны на континенте обходятся дорого и не отвечают интересам Англии. "Начало кажется очень приятным, — говорил он, — но выход очень узок, чтобы выйти из него с честью"[1057].

Генрих VIII был последним английским королем, который принял старые династические и территориальные претензии за чистую монету. Он стал преемником своего отца в 1509 г. в возрасте восемнадцати лет, амбициозным, стремящимся произвести впечатление и чутким к настроениям в обществе, которое оставалось инстинктивно враждебным по отношению к Франции. Франкофобские настроения, присущие самому Генриху VIII, уже были хорошо развиты к моменту его вступления на трон. Однако пропаганда имела для Генриха VIII большее значение, чем закон или власть, в возрождении этих древних претензий. В начале своего правления он заказал жизнеописание Генриха V на английском языке, основанною на источниках начала XV века, а несколькими годами позже — английский перевод хроники Фруассара, выполненный Джоном Буршье, лордом Бернерсом, который остается одной из самых привлекательных версий этого литературного шедевра.

Первые военные действия Генриха VIII против Франции были направлены на решение проблемы, оставленной Толботом в 1453 году. В 1512 г. король решился на амбициозный план высадки в Кастилии армии численностью 6.000 человек и вторжения в Гасконь через Пиренеи совместно с кастильской армией, собранной его союзником Фердинандом Арагонским. "Настало предсказанное время, настал тот самый момент, — писал королевский пропагандист, — когда красная роза наденет корону Франции". Предприятие потерпело полное фиаско. Летом того же года армия высадилась в Кастилии, но в результате разногласий с Фердинандом не продвинулась дальше. В течение следующего десятилетия Генрих VIII трижды вторгался во Францию. В 1513 г. он в союзе с императором Максимиллианом захватил Турне, что пытался сделать еще Эдуард III в 1340 г., но не смог. После неудачной попытки вторжения в 1522 г. другая английская армия под командованием герцога Саффолка вошла в Пикардию в следующем году, чтобы поддержать неудавшееся восстание коннетабля Бурбона. Саффолк двинулся на Париж и дошел до реки Уазы у Пон-Сен-Максанс. Генрих VIII возлагал большие надежды на эту экспедицию. Он сказал сэру Томасу Мору, что рассчитывает на то, что французы подчинятся ему так же, как англичане подчинились его отцу после битвы при Босворте. Он "уповал на то, что Бог обязательно ему поможет". Это была дорогостоящая иллюзия, что в конце концов признал даже сам король. В 1525 г., когда Франциск I потерпел поражение и был взят в плен имперской армией при Павии на севере Италии, Генрих VIII обратился к императору Карлу V с просьбой гарантировать, что его претензии на французскую корону или, по крайней мере, на Нормандию и Гиень, будут обеспечены условиями освобождения французского короля. Его просьба была проигнорирована, и подобные претензии больше не выдвигались[1058].

Результатом этих попыток стали неоднократные унижения и катастрофические потери денег и жизней, что в значительной степени подтвердило мрачный взгляд Эдмунда Дадли на континентальные войны. На заседании Парламента 1523 г., отказавшегося выделить субсидию на войну, будущий министр Генриха VIII Томас Кромвель дал проницательный анализ стратегической дилеммы короля. По его мнению, невозможно повторить амбиции Генриха V сто лет спустя, когда состояние Франции сильно изменилось, и бессмысленно захватывать "бесполезные дыры" вроде Турне. Некоторые советники Генриха VIII в частном порядке разделяли взгляды Кромвеля, но в тюдоровской Англии было опасно высказывать свое мнение слишком открыто. Большинство из них держали свое мнение при себе. Одним из таких людей был архиепископ Кентерберийский Уорхем. В письме королю в 1525 г. он сообщал о трудностях, с которыми столкнулся, пытаясь убедить жителей Кента внести свой вклад в "дружеский грант" — принудительный заем, предназначенный для финансирования очередного вторжения во Францию. Друзья Генриха VIII, по словам Уорхэма, доверительно говорили ему, что королю "не следует пытаться завоевать Францию, победа в войне будет скорее обременительной для Англии, чем выгодной, а сохранение завоеванного — гораздо более обременительным, чем победа"[1059].

В последний раз Генрих VIII вторгся во Францию в 1544 г. в союзе с императором Карлом V, но на этот раз цель была иной. Король отказался от плана Карла V похода на Париж, предпочтя более ограниченную стратегию укрепления английского контроля над Ла-Маншем и обеспечения передовой обороны от ответного французского вторжения. По сути, это была стратегия, предложенная в 1436 г. автором Клеветы на английскую политику. Генрих VIII потерял интерес к герцогству Гиень, принадлежавшему его предкам, и в какой-то момент даже попытался обменять претензии Англии на Гиень на претензии Карла V на обнесенные стенами города на Сомме. В результате вторжения 1544 г. была захвачена Булонь. Генрих VIII лично принял ее капитуляцию, въехав в ворота "с обнаженным мечом… как благородный и доблестный завоеватель". В течение следующих шести лет город был занят гарнизоном, более чем вдвое превосходящим по численности тот, который англичане когда-либо держали в Кале. "Лучше, — сказал король испанскому послу, — взять два или три пограничных города, чем сжечь Париж". Представление о том, что стена Англии от вторжения находится в континентальной Европе, стало одной из аксиом английской внешней политики с XVI по XX век. Но в эпоху позднего Средневековья, задолго до того, как Англия стала военной и экономической державой европейского масштаба, она не имела смысла и оказалась разорительной в финансовом отношении. Главным следствием этого в 1540-х годах стало то, что порты Ла-Манша приобрели большее значение в стратегических расчетах Франции. Французский король Генрих II в 1550 г. выкупил Булонь и начал проявлять повышенный интерес к завоеванию Кале[1060].

Со времен бургундских авантюр 1430-х годов Кале обладал удивительной устойчивостью к нападениям. Было несколько французских проектов по его захвату, но все они были отклонены перед лицом грозной проблемы прорыва кольца болот и паводковых вод и поддержания блокады с моря. Под конец своего правления Людовик XI признался английскому королевскому советнику лорду Гастингсу, что не испытывает никакого интереса к этому месту и отклонил все поступавшие ему предложения о его возвращении. Для англичан Кале стал последним напоминанием о триумфах Эдуарда III, источником престижа, но уже не власти. Коммерческое значение города уменьшилось с упадком торговли шерстью. Таможенные пошлины на шерсть, проходящую через руки купцов из компании Стейпл, перестали покрывать расходы на оборону города после 1520-х годов. Английское правительство было вынуждено финансировать из других доходов жалованье гарнизона и значительные затраты на модернизацию оборонительных сооружений XIV века. Однако, несмотря на все эти расходы, город оставался уязвимым. Стены не были рассчитаны на противостояние современной артиллерии. Часть