Кощеева жена - Екатерина Валерьевна Шитова

Упыриха бросила упругое тесто на стол и отряхнула руки от муки. Посмотрев на Матрену, она сказала:

– Ты станешь ведьмой и заберешь мою силу. Я уже стара, но ведьмина сила мне не дает спокойно умереть, грызет меня изнутри. Мне нужно передать ее.

– Ты хочешь передать свою силу мне? Но как? Разве это возможно? Я ведь не ведьма, я обычный человек! – удивленно проговорила Матрена.

Упыриха показала рукой на стены, увешенные сухими травами, лягушачьими лапами, костями и птичьими головами.

– Я научу тебя пользоваться всем этим, передам тебе свои знания, а потом и свою силу. Это дело нехитрое – кровь-то у нас с тобою одна!

Матрена задумалась, прижав ладони к груди.

– Если я стану ведьмой, то я уже никогда не вернусь в деревню?

– Не вернешься. Зато спокойно, без чужих сплетен и без всякого гнета, родишь и вырастишь ребёнка. Пусть твой сын растет посреди лесов – свободный, вольный, сильный и смелый.

– А как же мой муж Тихон? Я с ним даже не попрощалась… – тоскливо вздохнула Матрена.

– Об муже придется позабыть раз и навсегда. Отныне ты для него умерла, а он умер для тебя.

Матрена опустила голову. Из глаз ее покатились крупные, прозрачные слезы. Старуха взяла с печи кудель и вложила ее в руки Матрене.

– Вижу, разволновалась ты. На горячую голову решения принимать нельзя. Садись-ка за прялку. Пока прядешь – думай. А как куделька кончится, ответ мне дашь.

Матрена подошла к лавке, на которой стояла старинная прялка. Сев на донце, она закрепила на прялке кудель, взяла в руку веретено и стала прясть, вытягивая из кудели тончайшие светлые пряди. Пряла Матрена искусно, изящным движением рук она накручивала на веретено ровную нить. Слезы ее высохли, лицо просветлело, на губах заиграла улыбка.

– Пряди-пряди! Прялка моя еще не такую сердечную тоску может унять. Уж она тебе подскажет правильный выбор, – прошептала Упыриха и отвернулась от Матрены.

***

Матрена пряла целую неделю, а когда ведьмина кудель кончилась, она села на лавку, сложив руки на коленях. Упырихи в избушке не было, она еще с утра ушла бродить по лесу, искать особый вид вереска. За окном белел снег, заснеженные ели стояли, точно великаны в белых шубах и тянулись острыми верхушками в низкие облака. Матрене вдруг показалось, что из лесной чащи кто-то наблюдает за ней. Она замерла, присмотрелась, но у избушки никого не было. Наверное, просто показалось.

Матрена с волнением ждала возвращения старухи Упырихи, но она по прежнему не знала, что ей сказать, какой дать ответ. Если она откажется становиться ведьмой, то Упыриха тут же прогонит ее. И куда же тогда идти бедной Матрене? Где найти себе пристанище?

Внезапно в дверь избушки кто-то постучал. Матрена вздрогнула от громкого, неожиданного звука, встрепенулась и встала с лавки. Это была не Упыриха. Старуха никогда не стучалась, просто входила в свое жилище. Придерживая руками живот, Матрена подошла к двери и взволнованно спросила:

– Кто там пришел?

Из-за двери донесся мужской голос:

– Открой мне дверь, Матрена. Это я, за тобою пришел.

Матрена сразу же узнала голос Тихона. Он изменился, стал еще ниже, чем был раньше, но это был голос ее любимого мужа, она его ни с кем бы не спутала.

– Тиша? – всхлипнула она, – Как ты меня нашел? Как узнал, что я здесь? Как отыскал дорогу?

– Я бы тебя и под землей нашел, Матрена, любимая моя. Твоя тетка, спасибо ей, подсказала, где тебя искать. Долго пришлось по лесу плутать, но все же добрался я до Большой горы. Открывай дверь!

– Ох, Тиша… – вздохнула Матрена.

Она закрыла глаза, зажмурилась, а потом лицо ее скривилось от боли.

– Почему ты из дому ушла? Я в отпуск приехал, а жены дома нет. И домашние молчат, будто в рот воды набрали. Что случилось, Матрена? Обидели они тебя? Работой непосильной загрузили? Если так, то я это быстро решу.

– Ох, Тиша, – повторила Матрена, – Зря ты сюда пришел! Уходи, прошу тебя!

Но муж стоял у самой двери, и Матрена слышала его дыхание. От волнения у нее подкашивались ноги, она схватилась за стенку, чтобы не упасть на пол.

– Открывай, Матрена, иначе я выломаю эту дверь. Я за тобой пришел и без тебя не уйду.

Матрена всхлипнула, зажала ладонью рот, чтобы не разрыдаться, и открыла дверь. При виде Тихона – высокого, красивого, румяного, у нее все внутри захлестнуло от нежности. Она опустила руки и, не отрываясь, смотрела на мужа глазами, полными любви и тоски. Тихон сперва радостно взглянул Матрене в глаза, а затем взгляд его скользнул ниже – туда, где под складками широкого платья виднелся беременный живот. Лицо его стало удивленным, а потом потемнело, скривилось от боли. Он отвернулся, а потом взглянул на Матрену с ненавистью. От этого взгляда все внутри у Матрены сжалось, ребёнок тревожно затрепыхался в утробе, словно тоже почувствовал ее горе.

– Так ты и вправду в положении? А я ведь не поверил Настасье, решил, что врет. Вот ведь как… Чей же это ребенок, Матрена? Только правду говори, не ври!

Голос Тихона прозвучал низко и хрипло. Она никогда не слышала его таким, с ней он всегда был наполнен добротой и любовью. Больше не было смысла утаивать от него правду.

– Это ребенок твоего отца, – тихо ответила Матрена.

– Что ты такое говоришь?

Тихон покраснел, схватился за голову и принялся с остервенением пинать ногами снег у крыльца. Матрена видела, какие жуткие страдания она доставила мужу, и от этого ей было в сто крат больнее. В груди заныло, дыхание стало тяжелым и сбивчивым.

– Это чистая правда, – проговорила Матрена.

– Этого не может быть! Зачем же ты врешь, Матрена? Настасья рассказала, как ты в мое отсутствие гуляла с Ванькой-соседом! Я ей не поверил, а теперь вижу сам, что правда это.

Матрена округлила глаза.

– Что? Какой еще Ванька-сосед? Настасья тебе про это наврала! – воскликнула она, – Уж я этой крысе волосы-то повыдергаю!

Тихон весь поник, ссутулился, опустил руки, как будто что-то внутри него не выдержало, надломилось.

– Я бы хотел, чтобы это все было ложью… Да вот только уже не знаю, что – ложь, а что – правда.

Глаза Тихона наполнились слезами, у Матрены задрожали губы.

– Это все отец твой, Кощей проклятый, чтоб ему пусто было!

Тихон взглянул на Матрену с таким укором, что она пошатнулась от боли и едва не упала. Потом он небрежно нахлобучил на голову меховую шапку и пошел прочь,