Приключения в Америке - Фредерик Марриет

Дав отдохнуть лошадям, мы отправились дальше через сухую степь. Нигде не было видно ни дерева, ни кустика. Зеленый ковер коротенькой травы простирался вдоль, ничем не оживляемый.

Никогда в лесной глуши человек не чувствует себя таким одиноким, как в степи. Только степь с ее волнующимся океаном травы внушает путнику тоскливое чувство одиночества. Здесь он чувствует себя как бы вне мира; здесь ничто не говорит ему, что за ним или вокруг него есть страны, в которых живут и движутся миллионы подобных ему существ. Только в степи человек действительно чувствует, что он — один.

Мы ехали до солнечного заката, затем расположились на ночлег в небольшой котловине, где скопилась дождевая вода. Мустанги так же, как олени и антилопы, покинули эту часть прерии ввиду недостатка воды. Не выпади случайно дожди, мы, без сомнения, погибли бы, пробираясь через эту сухую степь, так как даже в ущельях здесь нет постоянных потоков, и только временно скопляется дождевая вода.

Наступило утро, ясное и безоблачное; солнце поднялось над горизонтом во всем своем великолепии. Оседлав коней, мы продолжали путь в северо-восточном направлении, но проехав не более шести миль, были внезапно остановлены ущельем, гораздо более глубоким, чем то, через которое мы с таким трудом перебрались накануне. Мы не подозревали о его существовании, пока не очутились на его краю, где перед нами открылось зрелище, более грандиозное, чем все, что нам случалось видеть до сих пор.

Глубина этой пропасти была не менее тысячи футов, ширина от трехсот до пятисот ярдов, и в том месте, где мы остановились, стены его спускались почти отвесно. Голова кружилась, когда мы смотрели вниз, заглядывая, как нам казалось, в самые недра земли. Внизу виднелись кое-где пятна зелени, и быстрый поток шумел и пенился по дну, то показываясь, то исчезая за высокими скалами.

На пути к ущелью мы пересекли много троп, тянувшихся в более западном направлении, чем то, которого мы держались. Мы были уверены, что все они сходятся в каком-нибудь пункте, у перехода через ущелье. Эта догадка оказалась правильной; проехав полчаса, мы выбрались на широкую дорогу, протоптанную индейцами, буйволами и мустангами. Она привела нас к спуску, который показался нам крайне опасным; но выбора не было. Моя лошадь снова двинулась впереди, а две другие последовали за ней. Раз вступив на узкую, извилистую тропинку, невозможно было вернуться обратно, и в конце концов наши лошади благополучно достигли дна.

Тяжелые камни срывались порой из-под наших ног во время этого головоломного спуска; они скатывались по крутому склону и с оглушительным треском падали на дно.

На дне мы нашли поток и романтическую лужайку с разбросанными на ней деревьями.

Большая партия индейцев останавливалась здесь лагерем несколько дней тому назад: метки на деревьях и другие «знаки» свидетельствовали об их пребывании. Мы тоже провели здесь часа два, чтобы покормить лошадей и отдохнуть самим. Тропинка, ведшая наверх, на противоположной стороне, оказалась на небольшом расстоянии к югу от этой стоянки.

Проезжая по ущелью, мы удивлялись странной, фантастической работе дождевых вод. Местами возвышались вертикальные стены, местами колонны, арки, башни такой удивительной правильности, что трудно было поверить в их естественное происхождение. Воображение невольно переносило меня в Фивы, в Пальмиру, и мне казалось, что я вижу перед собою развалины этих древних городов.

Переход через это ущелье стоил нам большого труда. Нам пришлось нести в руках ружья и походные сумы, а в одном месте лошадь Роха, задев за выдающуюся скалу, скатилась с высоты пятнадцати или двадцати футов. Мы думали, что она расшиблась насмерть, но, к удивлению, она поднялась как ни в чем не бывало, отряхнулась и снова принялась карабкаться, на этот раз более успешно. Она не потерпела ни малейшего повреждения.

До наступления темноты мы благополучно выбрались наверх, потратив пять или шесть часов на переход. Мы снова очутились на ровной степи и, отъехав на несколько сот ярдов от ущелья, потеряли его из вида. Общая ширина степи, по которой мы проехали, была не менее двухсот пятидесяти миль, и упомянутые выше ущелья служили каналами для стока воды в период дождей. Эта прерия, без сомнения, одна из самых обширных в мире, и величина ущелий соответствует ее размерам. Вечером мы остановились у небольшого пруда и расположились на ночь. К этому времени наша провизия пришла к концу, и мы начинали испытывать голод. На другой день мы продолжали наше путешествие, теперь уж не на шутку страдая от голода. В течение дня нам попадались небольшие стада антилоп, а под вечер мы заметили табун мустангов на холме в полумиле от нас. Они были очень робки, и хотя мы стреляли по ним, однако безуспешно. Втроем мы расположились подле бассейна, занимавшего акров двадцать, но очень мелкого. Стаи испанских караваек, мясо которых чрезвычайно вкусно, носились над нами и бродили по берегам. Будь у меня двуствольное ружье и запас дроби, мы могли бы настрелять их на ужин, но имея при себе только винтовку да лук и стрелы, я должен был отказаться от этого намерения, и мы улеглись спать на пустой желудок.

Около двух часов ночи мы оседлали коней и продолжали путь по звездам, по-прежнему в северо-восточном направлении. Находясь в гостях у узко, мы думали, что нам остается не более сотни миль до команческих поселений. Мы проехали гораздо больше и все еще находились в безлюдной степи.

Наши лошади, разумеется, страдали меньше нас, так как пастбище в степи было хорошее; но продолжительный путь и трудные переходы через ущелья начинали сказываться и на них.

На восходе солнца мы остановились на берегу большого пруда, чтобы покормить лошадей. Лежа на земле, мы заметили огромную антилопу, которая приближалась к нам, то останавливаясь, то делая несколько шагов вперед, видимо, заинтересованная незнакомыми предметами. Ее любопытство обошлось ей дорого: Габриэль метким выстрелом уложил ее на месте, и только изголодавшийся человек поймет, как обрадовала нас эта удача. Мы зажарили лучшую часть животного, роскошно пообедали и тронулись в путь.

В течение трех дней перед нами было все то же зрелище безграничной степи. Мы не замечали никаких признаков, которые указывали бы на то, что мы приближаемся к ее окраине. На третий день, когда время уже клонилось к вечеру, мы заметили на расстоянии полутора миль от нас какое-то черное пятно. Сначала мы приняли его за куст, но потом, когда мы подъехали поближе, нам показалось, что это огромный камень, хотя до сих пор камни нам попадались только в ущельях, а не в открытой степи.

— Буйвол! — воскликнул Рох, зоркие глаза которого разгадали, наконец, тайну. — Буйвол, который лежит на траве и спит.

Эта встреча давала надежду запастись мясом, и мы воспрянули духом. Габриэль отправился к буйволу пешком в надежде подкрасться к нему на выстрел, а я и Рох приготовились к погоне. Освободив лошадей от всякого лишнего груза, мы двинулись вслед за Габриэлем, подстрекаемые воспоминаниями о нашей недавней голодовке.

Габриэль подполз на расстояние полутораста ярдов к буйволу, который начал теперь шевелиться и обнаруживать признаки беспокойства. Габриэль выстрелил; буйвол, очевидно, задетый пулей, поднялся, махнул своим длинным хвостом и с недоумением оглянулся. Я по-прежнему держался на расстоянии пятисот ярдов от Габриэля, который вторично зарядил ружье. Буйвол снова ударил себя хвостом по бедрам и пустился быстрым галопом по направлению к солнцу, очевидно, раненый, но не серьезно.