Приключения в Америке - Фредерик Марриет

Рох и я погнались за ним и держались рядом, пока нам не пришлось подниматься на холм. Здесь моя лошадь как более сильная перегнала Роха, и достигнув верхушки холма, я увидел буйвола на расстоянии четверти мили. Оглянувшись назад, я заметил, что Рох или, по крайней мере, его лошадь, отказались от преследования. Я дал шпоры своей лошади и помчался с холма. Хотя я не решался пускать лошадь во весь опор, но скоро нагнал буйвола. Это был огромных размеров бык, и его дикие огненные глаза, сверкавшие из-под густой гривы, ясно показывали, что он совсем обезумел от ран и быстрого бега.

Вид его был так страшен, что я с большим трудом заставил свою лошадь приблизиться к нему на двадцать ярдов. Выстрел из пистолета на этом расстоянии не произвел никакого действия. Погоня продолжалась, и моя лошадь мало-помалу становилась смелее, возбуждаемая скачкой. Я несколько придержал ее, а затем, всадив шпоры в ее бока, пустился во весь опор и вскоре находился в трех или четырех ярдах от разъяренного животного.

Я выстрелил из другого пистолета, и на этот раз буйвол пошатнулся: пуля попала ему в загривок. Я так увлекся, что, выстрелив, проскакал перед ним, чуть не задев его за голову, затем снова сдержал лошадь. В эту минуту я потерял ружье и остался только с луком и стрелами; но был слишком возбужден и увлечен погоней, чтобы останавливаться. Я натянул на всем скаку лук и снова дал шпоры лошади. Она поравнялась с буйволом с правой стороны, и я вонзил ему стрелу между ребер.

Теперь животное фыркало и пенилось от боли и бешенства. Глаза его рдели, как два огненных шара, высунутый язык заворачивался вверх, длинный хвост бешено бил по ребрам. Невозможно было представить более дикую и в то же время более величественную картину исступления.

К этому времени моя лошадь вполне повиновалась моим требованиям. Она уже не пряла ушами, не упиралась, когда я направлял ее к буйволу, напротив, мчалась прямо к нему, так что я почти касался животного, натягивая луг. У меня оставалось еще пять или шесть стрел, и я решил пускать их в ход, только когда буду уверен, что нанесу смертельную рану. Наконец, мне удалось всадить ему стрелу глубоко между плечом и ребрами.

Эта рана заставила разъяренное животное отпрянуть назад, и когда я промчался мимо него, оно безуспешно попыталось подхватить на рога мою лошадь. Охота была кончена, буйвол остановился и тяжело рухнул на землю. Я докончил его двумя стрелами, и тут только заметил, что я не один. Тридцать или сорок конных индейцев спокойно и одобрительно смотрели на меня, как будто поздравляя меня с успехом. Это были команчи, которых мы искали. Я назвал себя и потребовал гостеприимства, которое обещал мне год тому назад их вождь Белый Ворон. Они окружили меня и приветствовали очень дружелюбно. Трое поскакали с целью поднять мое ружье и пригласить моих спутников, оставшихся в восьми или девяти милях к востоку, меж тем как я последовал за моими новыми друзьями в их лагерь, находившийся в нескольких милях от места встречи. Они охотились на буйволов и с вершины холма увидели меня и мою жертву. Я и двое моих друзей нашли у них самый радушный прием, хотя вождь был в отсутствии; когда же спустя несколько дней он вернулся, был устроен торжественный пир, на котором молодые индейцы спели импровизированную поэму о моей недавней охоте.

Команчи — благородный и могущественный народ. У них сотни деревень, между которыми они разъезжают круглый год. Они хорошо вооружены и всегда странствуют отрядами в несколько сот или даже тысяч человек; ловкие и искусные наездники, живущие главным образом охотой, иногда же, во время отдаленных экскурсий, питающиеся мясом мустангов, которые, что бы ни говорили, представляют прекрасную пищу, особенно когда они молоды и жирны. Вожди племени ежегодно собираются на общий совет; кроме того, в случае важных и неотложных дел бывают экстренные совещания. Они не занимаются земледелием, как узко, но обладают бесчисленными стадами лошадей, рогатого скота и овец, пасущихся в северных прериях, и принадлежат, бесспорно, к богатейшим народам в мире. Они добывают много золота в горах Сан-Себа и выделывают из него браслеты, кольца, диадемы, а также бляхи для уздечек и украшения для седел. Подобно всем шошонским племенам, они очень любят лошадей и так приручают их, что те нередко следуют за ними, как собаки, лижут им руки, плечи. Женщины команчей очень опрятны и миловидны. Их кожа светло-бронзового оттенка, менее смуглая, чем у испанцев в Андалузии или у калабрийцев. Их голос нежен, движения грациозны и полны достоинства, черные глаза загораются в минуты гнева, но вообще имеют нежное, слегка печальное выражение.

Команчи, подобно всем племенам шошонского происхождения, в высшей степени великодушны и щедры. Вы можете брать у команча все, что угодно: лошадей, шкуры, меха и золото, все, кроме оружия и жен, которых они нежно любят. Однако они не ревнивы; они слишком горды, чтобы бояться чего-нибудь, и слишком уважают слабый пол, чтобы оскорблять его подозрительностью. Весьма замечателен тот факт, что все племена, находящиеся в родстве с шошонами — апачи, команчи и павнии Волки — всегда с негодованием отвергали спиртные напитки, предлагавшиеся им торговцами. Они говорят, что «исоба-вапо» (огненная вода) злейший враг индейского племени, и что янки, слишком трусливые для открытой борьбы с индейцами, изобрели этот яд с целью истребить их, не подвергаясь опасности.

Я был однажды свидетелем объяснения команчей с отрядом, присланным из форта Вент в Арканзасе с подарками и предложением мирного договора. Начальник отряда произнес длинную речь, после чего предложил индейцам не знаю сколько сотен галлонов виски. Один из старых вождей не вытерпел и встал, полный негодования.

— Замолчи, — сказал он, — не говори более, двуязычный Опош-тон-егок (янки). Зачем пришел ты, лукавый человек, влагать лживые слова в уши моих воинов? Ты говоришь нам о мире, а предлагаешь яд. Молчи, чтобы я не слышал тебя более, потому что я старый человек; и теперь, когда я стою одною ногою в царстве блаженных, мне горько думать, что я оставляю свое племя так близко к народу лжецов. Посольство о мире!

Разве змея предлагает мир белке, когда пытается укусить ее своими ядовитыми зубами? Разве индеец говорит бобру, что он пришел за миром, когда ставит на него свои сети?

Умолкни же, человек с языком змеи, с сердцем лани и с умыслами скорпиона; умолкни, потому что я и мои воины смеются над тобой и твоими людьми. Не бойся однако; ты можешь удалиться с миром, потому что команч слишком благороден; чтобы не уважить белый флаг, хотя бы под его охраной явились волк или лисица. До заката солнца ешь, но один. Кури, но не из наших калюметов. Отдыхай, выбрав два или три вигвама, которые будут сожжены после вашего ухода; а затем уходи и передай своему народу, что команч, имея только один язык и одну природу, не может ни говорить с ним, ни заключать договоров.

Возьми назад твои подарки; мои воины не примут их, так как они могут принять что-нибудь только от друга; а если ты взглянешь на их ноги, то увидишь, что их мокасины обрамлены волосами твоего народа, быть может, твоих братьев. Возьми свою огненную воду и дай ее выпить своим воинам, чтобы они пришли в неистовство и валялись как свиньи. Молчи и убирайся. Наши сквау проводят вас и выжгут траву, которую вы топтали возле нашей деревни. Ступай и не возвращайся более. Я сказал!