Дорога в Мальхару, или За первого встречного - Anasta Candle

лежало ожерелье удивительной красоты. Да, оно не было вершиной ювелирной работы, но изящность плетения, этих тонких и кажущихся хрупкими золотых веточек, на конце каждой из которых сиял бриллиант, не оставляло сомнений насчёт мастерства его создателя. Это украшение можно было надеть на любое мероприятие: оно подходило к любому наряду.

– То, что я хочу вручить вам, Экливена, – продолжал Агат, – сделали лучшие ювелиры для моей родной, но, увы, погибшей лет десять назад сестры. Это было её любимое ожерелье. И я сохранил его, чтобы когда-нибудь передать жене моего друга, Брайдса, кем бы она ни оказалась. Носите его с достоинством, понимая, что вы заменили сестру Графа Мальхарского.

Виновник торжества, наблюдая за реакцией его жены и гостей, внутренне сиял от счастья. Граф никогда не льстил ему настолько. Родственные узы в Мальхаре почитались выше каких-либо других. А украшение умершей дочери или сестры, подаренное женщине, либо оружие почившего сына или брата, подаренное мужчине, означало, что тот, кому подарили это, является для дарителя тем родственником, каким был тому умерший хозяин. А ещё, украшение бывшей жены вдовца, подаренное незамужней женщине, означало предлог к неофициальному союзу….

Экливена смущённо встала со своего места и прошла к Агату мимо притихших людей. Эта часть обычаев Востока ей была известна. Да, некоторые взгляды на вещи погибших любимых людей у них были различны. На Западе одни что-то оставляли на память об умерших и никому не давали. Другие выбрасывали всё, чтобы не пробудить горькие воспоминания об утрате. Но не дарили ничего из имущества родственников, чтобы новые хозяева не напоминали об их смерти. Но это не Димелисс, это Мальхара, здесь всё по-другому.

– Благодарю вас. И мне очень жаль вашу сестру…– кажется так надо было отвечать. Ливи уже запуталась в правилах дипломатического разговора, особенно после свободных бесед и выпитого алкоголя.

Брайдс недовольно посмотрел на свою неопытную супругу: её нерешительность могла граничить с отказом, а отказываться от такого дара ох как невежливо! Но граф лишь рассмеялся:

– Ничего. Все мы когда-то умираем и встречаемся после смерти, нечего из этого трагедию делать. Ну же, не стесняйтесь, наденьте это ожерелье!

И Экливена надела. Казалось, её лицо специально было создано, чтобы данное украшение так подходило к его чертам, как никакое другое. Женщины в благоговейном восторге уступили ей место, когда Ливи вернулась в свою часть стола. Она изумлённо осматривала новую вещичку.

После этого ужин закончился быстро, но граф решил порадовать супругов ещё одним представлением этим вечером.

***

Девушка вслед за Брайдсом вышла на парадное крыльцо дворца. Раздался цокот копыт, и к ним подъехала открытая повозка, запряжённая тройкой чёрных лошадей. Сам Агат сидел на козлах. Он дружественно махнул головой, приглашая супругов сесть.

Они выехали за пределы стен графского дома. Над городом было уже темно, чёрное небо сияло миллиардами звёзд, и столица вторила ему своими яркими огнями. Да, ночная Мальхара была красива, красива непривычной красотой, удивлявшей Экливену после строгого и закованного в каменные стены Димелисса.

На главной площади веселился народ. Здесь царили циркачи и уличные музыканты с танцовщицами. Граф и его дорогие гости оставили повозку за пределами толпы и пешком пошли взглянуть на зрелище. Люди расступались, пропуская почтенных зрителей, которые прошествовали на самое лучшее место. Многие, а особенно артисты, знали о любви графа повеселиться с простолюдинами. Его здесь уважали.

Экливена удивлённо и восторженно, как маленькая девочка, наблюдала за фокусниками, глотающими и извергающими из своего рта огонь, жонглирующими кинжалами и горящими факелами, выписывая сложные фигуры, и грациозно вышагивающими по протянутой над разведённым в центре площади костром верёвке. Народ всячески подбадривал их шумными аплодисментами, свистом и улюлюканьем, грубыми выкриками и смехом. Здесь каждый делал всё, что хотел, и все с интересом наблюдали за развернувшимся у костра представлением.

Вдруг заиграла восточная музыка: барабаны, свирели, бубны и домры из ниоткуда начали издавать свою ритмичную мелодию, и через толпу к центру площади вылетели, как райские птички, полуголые танцовщицы в разноцветных шароварах с повязанной на бёдра тканью, звенящей монистами и расшитых бисером лифах, босые. Каждая из них имела газовую шаль, развевающуюся, как крылья, с пришитыми в одном углу пятью объёмными цветами. Волосы девушек, распущенные и украшенные цветком из ткани, были посыпаны блестящей пылью.

Они закружились в танце, легко, будто паря, шагая в ритме играющей музыки и красиво покачивая бёдрами. Ливи понравились эти танцовщицы, но лишь одно смущало принцессу: девушки появились на людях не просто с непокрытой головой, но и с открытыми животами и плечами, что, как ей казалось, было неприемлемо для мальхарских женщин. Но Брайдс на это замечание лишь усмехнулся:

– Понимаешь, эти танцовщицы живут другой жизнью, не такой, как мы с тобой. У них есть своё сообщество, со своими правилами и укладами. Во-первых, девушки не должны выходить замуж до двадцати пяти лет, пока красота их не исчезнет. Если кто-нибудь узнает, что одна из них сошлась с мужчиной, не достигнув нужного возраста, её публично исключают из сообщества, и для неё становятся обязательными принятые государством правила приличия. Во-вторых, эти танцовщицы обладают особым искусством не соблазнять мужчин, демонстрируя своё тело. Приглядись: какая пластика, какие формы. Ими можно только восхищаться, но ни один мужчина, посмотрев на них, не найдёт в себе ни капли похоти.

Экливена кивнула и продолжала смотреть, обхватив руку мужа. Какая-то танцовщица вспорхнула, подплыла к ней, и в одно мгновение на ладони бывшей принцессы красовалась заколка-лилия с волос этой девушки. Та мило улыбнулась, изящно поклонилась и послала воздушный поцелуй, семеня назад. Бывшая принцесса смутилась. Брайдс ласково взял из рук супруги этот подарок от клана артистов и прицепил к покрывающему её волосы платку.

– Просто чудесно, – ласково шепнул он ей на ухо.

Они вернулись во дворец только после полуночи. Здесь жизнь уже начинала утихать, дожидаясь утра. Горели светильники, сновали слуги, убирая накопленный за день мусор и готовя спальни. Было тихо, и шелест платья Экливены гулко раздавался по коридорам. В незастеклённые проёмы окон заглядывала полная луна.

Отведённая им гостевая комната встретила усталых, но счастливых супругов чистотой и духотой. Брайдс растворил окно с яркими витражными рисунками. Сквозь спёртый нагретый воздух пробежалась приятная ночная прохлада. Парень притушил единственную горящую здесь лампу, что стояла на столе. В полумраке переодевшись, муж и жена легли на свежую постель.

Над их головами горели газовые ночники, создавая уютную атмосферу уединённости; ветерок из окна колыхал закрывающие кровать от посторонних глаз шторки. Брайдс обнял Экливену и крепко прижался своими губами к её губам. Ливи положила