Мёд жизни - Лидия Сычева

«А как же любовь?»

Кончики его больших, чувственных губ дрогнули. В горле пересохло.

«Только бы не оглянуться! Только бы не оглянуться!»

Он шагал прямо, механически, холодный пот катился из-под фуражки. Он чувствовал, как взмокла спина под кителем.

«Прощай, прощай», – в висках стучали вразнобой молоточки.

Она долго смотрела ему вслед.

«Надо бы ему что-то сказать… Хотя бы извиниться, что ли…»

Может, и хорошо, что они сразу встретились! Ничего не надо объяснять. А жить надо – легко. У Эдика всегда всё в ажуре.

«Трезвость – норма жизни» – гласил плакат на гастрономе. Улыбчивые рабочий и работница, одетые в комбинезоны, стояли у станка, и, наверное, лидировали в социалистическом соревновании.

У Саши в дипломате были две бутылки «Пшеничной» – дефицитный товар в пору антиалкогольной кампании. В укромном местечке, за магазином, он выпил полбутылки. Потом ещё. Хмель не брал, волны ожесточения поднимались в нём и тяжело падали. Сердце кричало.

Он допил натощак бутылку, и, наверное, разрыдался бы от жалости к себе, если бы не два «колдыря», вынырнувшие из-за кустов. Мужики искали, чем полечиться. Он отдал им без сожаления вторую бутылку и, качаясь от горя, побрёл домой…

Когда Лена перестала отвечать, он сразу заподозрил неладное. Пометавшись несколько дней в неведении, он написал старосте их группы, общительной хохлушке по прозвищу «Галя-всё-знает». В письме аккуратно спрашивал: не случилось ли что с Леной? Не заболела ли она?

Староста мгновенно внесла ясность. Галя-всё-знает рубила с плеча: «Темников, невеста твоя сбежала к другому и собирается замуж. Не жалей, всё к лучшему – не ты первый, не ты последний. Перестань бомбить Назарову письмами, она их даже не читает. Деканат тебя ждёт, возвращайся. Будь мужчиной. Не куксись!»

Нет, он не верил, что такое возможно. «Лена дождись меня приму любое твоё решение люблю тебя всегда». – Темников отправил из Термеза срочную телеграмму.

Он демобилизовался раньше (в счет отпуска), и, пока добирался на перекладных до родного города, много раз представлял себе их встречу, объяснение. Проигрывал разные варианты: от спасительного до катастрофического. Но всё оказалось проще, обыденней.

На следующий день Саша не сразу понял, где он: узкая мягкая тахта, стеллажи с книгами во всю стену, пение птиц, тополь тянет ветку в открытое окно. Дома! Какое же счастье – быть дома!

Но тут же он вспомнил вчерашнюю встречу с Леной и, чтобы сдержать стон боли, закусил край наволочки. Жгучие слёзы побежали по щекам.

Мужчины не плачут?.. Тело его сотрясалось от рыданий. «Боженька, я не смогу без неё жить!»

Сознание рвалось. Тошнота подкатывала цунами. «Смерть, лучше смерть», – просила она. Боль была невыносима.

Над пациенткой склонился хирург – в шапочке, очках, маске, раздвинул ей пальцами веки, чтобы увидеть мутный, огромный зрачок.

Ассистент скороговоркой докладывал:

– Елена Антоновна Олейчук, тридцать лет, группа крови – вторая положительная. В результате ДТП – резаные раны лица и кистей рук, переломы костей лицевого черепа, перелом левой ключицы со смещением, перелом пятого и шестого ребра справа, закрытый перелом бедра…

Пыточные клещи боли, кажется, отпускали её, и нечеловеческое страдание замещалось гулкой чугунной тяжестью. Лена попыталась подать голос, но провались в глубокую яму наркотического сна.

Она очнулась через сутки в реанимационной палате, в гипсе, вместо головы – белый кокон с прорезями для глаз и рта.

Первым её словом было:

– Марик…

И – счастье: у сына, он был на заднем сиденье, ни одной царапины! У Олейчука – только два синяка. Муж ехал на встречу к банкиру, она попросила подбросить их до школы. Эдик всегда нарушал правила, и всё ему сходило с рук. Но не в этот раз! Уходя от лобового столкновения, Олейчук крутанул руль, подстав под удар Лену.

Красавица «ауди» разбита в хлам. Лена – тоже.

Полгода она пролежала в областной больнице. Консилиумы, операции, врачи, перевязки. Хирурги по кусочкам собирали её лицо.

Увидев первый раз себя в зеркале, Лена потеряла сознание.

«Лучше бы я умерла!»

Люди с такой внешностью не имеют права на жизнь, они – её оскорбление.

– Мама, я тебя боюсь, – плакал Марик. (Его наконец-то пустили к матери.)

– Жуть! – сказал Олейчук. – Лена, прости, я женился на красавице, а не на уродке.

Она и опомниться не успела, как оказалась разведенкой без алиментов – официально Эдик нигде не работал.

Она осталась один на один с судьбой. Родители, подкошенные её несчастьями, тихо сошли в могилу: сначала мать, потом отец. Денег не было – все сбережения утекли на взятки врачам, на знахарей и гипнотизёров (к ним она тоже кидалась в отчаянии), на дорогие лекарства.

Ничего не помогало!

Олейчук быстро утешился – вскоре после развода он стал счастливым отцом в новом браке. О первой семье вспоминал дважды в год – на день рождения Марика и 1 сентября, подкидывая немного деньжат.

Уборщица в гостинице – потолок её карьеры. Да и туда взяли по знакомству, из жалости. Помогли бывшие однокурсники, а Галя-всё-знает даже организовала сбор денег, когда ей было совсем худо.

Они жили с Мариком в двухкомнатной родительской квартире, дом был добротный, в центре города. Отец Лены когда-то работал инженером на оборонном заводе (предприятие давно закрыли, из цехов вывезли оборудование на металлолом, а корпуса теперь сдавали под склады). С балкона открывался вид на пологий склон, ведущий к реке. Раньше он был застроен частным сектором, теперь здесь появились жилые высотки, дворцы богачей, причудливые офисные здания. Кое-где ещё держалась старина – милые домишки с вишнёвыми садами, палисадники из штакетника, крохотные огородики.

Она решила обновить комнату Марику, оклеить её новыми обоями, выбросить хлам. Разбирая старый книжный шкаф, Лена наткнулась на тугой газетный свёрток, спрятанный за собранием сочинений Моэма.

Это были письма Саши Темникова. Несколько конвертов не распечатаны.

Она сидела на тонком узорном ковре, с душевной болью перебирая постаревшие тетрадочные страницы с мелкими, чёткими буквами.

«Милая моя, единственная, несравненная, любимая Леночка!»

А вот Олейчук никогда не говорил таких слов. Он ей внушал, что красивые чувства – глупости. Что телячьи нежности – вредны. Жизнь – жесткая, в ней надо урвать кусок. Дело надо делать, а не болтать!

«Когда выпадает свободная минута, я сразу же думаю о тебе. Ночью я мечтаю, как мы будем гулять в парке „Динамо“. Все будут завидовать нашему счастью. Знаешь, о чем я ещё думаю? Какой красивой была бы жизнь, если бы все любили друг друга так, как мы с тобой!»