Мизери - Стивен Кинг

Около кушетки, с которой Энни могла бы смотреть телевизор,стоял стол, а на нем — обыкновенный телефонный аппарат с диском.

Осторожно, едва дыша, он поставил глиняного пингвина (наглиняной ледовой глыбе была надпись: ОКОНЧЕН МОЙ РАССКАЗ) на ненадежный столики двинулся к телефону.

Напротив дивана стоял еще один столик, и Пол далеко объехалего, так как на нем стояла гнусная зеленая ваза с засохшими цветами, и все этосооружение выглядело так, словно было готово опрокинуться от малейшегоприкосновения.

Никаких машин за окном — только вой ветра.

Он взялся за телефонную трубку и медленно поднял ее.

Еще до того, как он поднес трубку к уху и не услышал никакихзвуков, у него возникло необъяснимое предчувствие поражения. Так же медленно онположил трубку на рычаг. Ему вдруг вспомнилась строчка из старой песенкиРоджера Миллера: Телефона нет, и бассейна нет, нету даже сигарет. Неожиданноэта чепуха обрела определенный смысл.

Он проследил, куда тянется телефонный шнур, увидел наплинтусе квадратную розетку и убедился, что штепсель вставлен как следует. Всекак следует.

Как сарай с батареями на крыше.

Пристойная внешность — это очень, очень важно.

Он прикрыл глаза и представил себе, как Энни вытаскиваетштепсель, заливает в дырочки розетки клей и вставляет штепсель на место.Телефонная компания никогда не узнает, что телефон Энни Уилкс не в порядке,если только кто-нибудь, не дозвонившись до нее, не обратится с просьбойпроверить линию. Но ей ведь никто не звонит, не так ли? Она будет ежемесячнополучать счета за молчащий телефон и аккуратно оплачивать их — составная частьнескончаемой борьбы за пристойную внешность, такая же, как окраска сарая иустановка батарей на его крыше. Неужели она испортила телефон специально натакой вот случай? Неужели она предусмотрела, что он сумеет выбраться из своейкомнаты? Едва ли. Телефон — работающий телефон — наверняка действовал ей на нервызадолго до появления Пола в доме. Наверняка ей случалось лежать ночью без сна,прислушиваться к завываниям ветра за окном и думать о людях, которые смотрят нанее с неприязнью или с открытой недоброжелательностью, обо всех ройдманах мира,которые могут в любой момент позвонить ей и прокричать в трубку: Ты сделалаэто, Энни Уилкс! Тебя вызывали в Денвер, и мы знаем, что ты это сделала! Былабы ты невиновна, тебя не стали бы вызывать в Денвер! Несомненно, она подалазаявку на исключение ее номера из телефонных справочников и добилась своего —любой, кого обвиняли в серьезном преступлении (а Денвер означает, чтопреступление было серьезным) и затем оправдали, поступил бы так же, — ночеловека, страдающего таким глубоким неврозом, это не успокоило бы надолго. Онивсе в заговоре против нее, если им понадобится, они узнают любой номер, скажем,юристы, которые вели дело против нее, будут рады дать ее номер всякому, ктопопросит, а они попросят, можно не сомневаться… Ведь мир в ее глазах окутанмраком, в котором непрерывно движутся людские массы; враждебная вселеннаяокружает единственный ярко освещенный островок сцены… ее. Поэтому стоитуничтожить телефон, заставить его замолчать, как она заставит замолчать егосамого, если узнает, что он совершил.

Его вдруг охватила паника, и он вспомнил, что должен попастьк себе в комнату, где-то спрятать лекарство и подъехать обратно к окну, чтобыона не заметила никаких перемен, абсолютно никаких перемен. На этот раз онсогласился с внутренним голосом, чистосердечно согласился. Он осторожно отъехалот телефона на достаточное расстояние, чтобы развернуться, и начал выполнятьэтот трудоемкий маневр, следя за тем, чтобы случайно не задеть столик.

Он почти завершил разворот, когда услышал приближающийся шуммотора. Теперь он знал, просто знал, что это Энни возвращается из города.

34

Он едва не потерял сознание, охваченный таким ужасом, какогоне знал никогда, ужасом, пронизанным острым, сводящим с ума чувством вины. Емувдруг вспомнился единственный случай, отдаленно напоминающий сегодняшний понакалу переживаний. Тогда ему было двенадцать лет и он остался дома один, таккак были летние каникулы, отец отправился на работу, а мама уехала в Бостон смиссис Каспбрак из дома напротив. Ему попалась на глаза пачка сигарет, ондостал одну и жадно закурил. Его затошнило, но в то же время он чувствовал себяпревосходно. Так, по его представлениям, должны были чувствовать себяграбители, проникшие в банк. Когда он выкурил сигарету до половины и в комнатебыло полно дыма, он услышал, как открывается входная дверь. Поли? Это я, язабыла дома кошелек! Он бешено замахал руками, стараясь разогнать дым ипонимая, что это ничего не даст, понимая, что он пойман, понимая, что его ждетвыволочка.

Сегодня его ждет нечто более серьезное, чем выволочка.

Он вспомнил сон, увиденный после одного из недавнихобмороков, — Энни говорит ему: Пол, если ты так рвешься на свободу, я срадостью отпущу тебя, и спускает оба курка двустволки.

Шум двигателя стал немного тише, так как подъехавшая машинасбавила скорость. Это она.

Пол положил онемевшие ладони на колеса и поехал к двери,кинув взгляд на столик с безделушками. Стоит ли глиняный пингвин на прежнемместе? Неизвестно. Можно только надеяться, что это так.

Набирая скорость, он пересек коридор. Он надеялся с ходупроскочить в дверной проем спальни, но кресло было сориентировано чуть-чутьневерно. Совсем чуть-чуть, но размеры дверного проема были таковы, что этогочуть-чуть оказалось достаточно. Кресло натолкнулось на правый косяк и отскочило.

Ты не поцарапал краску? — заорало на него его сознание. Божевсемилостивый, ты не поцарапал краску, не оставил улику?

Царапины не было. Была маленькая вмятина, но царапины небыло. Слава Богу. Он откатился немного назад, стараясь направить кресло точно вдверь.

Шум мотора медленно приближался. Теперь Пол мог расслышатьскрип снега под колесами.

Ближе… Она близко…

Он покатился вперед, и ступицы колес его кресла застряли вдверном проеме. Он сильнее нажал на колеса, сознавая, что усилия ни к чему неприведут, что он застрял словно пробка в бутылке — ни туда и ни сюда…

Он нажал еще раз (мускулы дрожали, как чересчур тугонатянутые струны скрипки), и кресло с уже знакомым ему тихим скрипомпроскользнуло в комнату.

«Чероки» свернул на подъездную дорогу.

У нее должны быть свертки, невнятно пробормотало егосознание. Пачки, бумаги, не исключено, еще какие-нибудь вещи, она будет идтиосторожно, чтобы не поскользнуться, ты уже здесь, худшее позади, у тебя естьвремя, есть еще время…

Он отъехал от двери и заставил кресло описать неуклюжийполукруг. Когда кресло повернулось к двери боком, мотор «чероки» умолк.