Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

словами, да покрепче, чем веревкой связан, лежишь скрученный на земле… а те, другие, твоими словами прикрыли черное свое дело.

Смолчал Байджан, прикусил язык. Следом за Агагуль вошел в дом, бессильно прислонился к стене.

— Что стоишь, разиня рот, быстрее постели! — прикрикнула Агагуль на дочь.

Хумай торопливо схватила с сундука ватную подстилку, сложив, постелила на кошму.

— Мама, пить хочу, — сказал вдруг Сахат.

Услышав голос мальчика, Байджан не выдержал, закрыл лицо руками, заплакал навзрыд.

— Вы-то что плачете! — сквозь слезы бросила Агагуль. — Все зло от вас!

Но Байджан не вникал в смысл сказанного ему, одно билось в мозгу: "Он живой, живой!".

Молча подошел к мальчику. Сахат улыбнулся ему.

— Ага, ты принес мне альчики? — спросил Сахат.

— Альчики… — Байджан принялся шарить в карманах. — Я тебе много альчиков принесу, попозже, хорошо?

Хумай тут же раздобыла где-то целую горсть альчиков, принесла, отдала брату. Тот взял их в руки и прижал к груди.

— Меня Джума толкнул, я упал с велосипеда, — сказал он.

— Я с него шкуру спущу, Сахат-джан!

Эти слова Байджан не ребенку говорил, он их себе сказал. Все в его душе смешалось сейчас, не способен был различить маленького от большого, виноватого от невиновного, черен был сейчас мир для Байджана.

Позабыв о хурджуне, он уже мчался к своему дому.

Вошел во двор — в лице ни кровинки, ноги в тяжелых сапогах едва мог оторвать от земли.

Во дворе Джума, его сын, окапывал яблони. Увидев отца, бросил лопату.

— Папа! — и бросился к отцу, раскинув руки.

Байджан схватил сына за воротник:

— Ах, чтоб ты, которая тебя родила!.. — и ударил мальчика по спине, по плечу, снова по спине…

На пронзительный крик сына из дома выскочила перепуганная Сельбинияз.

— Байджан! — схватила мужа за руку.

— Ты, если женщина — почему не смотришь за ребенком как следует! — Байджан в слепой ярости схватил жену за шиворот и потащил по двору. Сельбинияз задыхалась, ворот платья душил, наконец, порвался, она смогла вздохнуть, и лишь теперь ощутила боль от ударов, сыпавшихся на ее плечи и спину. Она не кричала и не убегала. Не понимая, за что ее бьют, полуживая от испуга, она в то же время ощущала, что заслонила собой ребенка и радовалась этому.

Байджан яростно и неумно избивал жену, словцо мстил ей. За что? Душа его горела, жаждала мести — не себе ли самому он мстил?.. Во всяком случае, Сельбинияз чувствовала в муже что-то такое, что заставляло ее терпеть побои.

Наконец, Байджан опустил руки.

Сельбинияз, еле волоча ноги, поплелась в дом, подставила на газовую плиту чайник — хотела заварить чай для мужа.

— У Сахатика на ноге трещина, упал, ударился головой, потерял сознание, мы все до смерти напугались… — говорила она мужу из комнаты.

Байджан молчал; похожий на перевернутый казан, сидел на корточках, опершись спиной о стену, не имея сил подняться. Закрыл руками лицо. Сначала молчал, потом плечи и руки стали вздрагивать, он плакал.

Сельбинияз выбежала во двор, обняла мужа за плечи:

— Успокойтесь, успокойтесь…

Байджан не мог совладать с собой, трясся сильнее; казалось, от маленького ручейка родился целый селевой поток. От чего-то очень мучительного, наболевшего освобождался сейчас Байджан.

— Ну-ка, я помогу… идемте в дом, попейте чаю, — обняв мужа за плечи, поддерживая его, Сельбинияз повела Байджана в комнату. Стащила с него сапоги, сняла портянки, положила под голову две подушки помягче. Позабыв уже о своих синяках, поспешила к Джуме — он снова окапывал яблони — дала ему конфеты.

— Вот, твой отец тебе из города привез.

Ласково поговорила с сыном, успокоила его. Однако когда пошла обратно к дому, в лице ее не было ни намека на ласковую добрую улыбку — глубокая грусть и жалость погасили ее свет. Хоть и двигалась сама с трудом, укрыла беспокойно ворочавшегося во сне Байджана, сама села в темном углу комнаты, сжалась в комочек, палец прикусила, чтобы не разрыдаться.

Байджан проснулся и сразу почувствовал — ноша его не сделалась легче, наоборот, еще тяжелее прежнего стала. Он сейчас ненавидел себя за то, что избил ни в чем неповинную жену, любимого сына — ведь виноват-то во всем сам, нашел на ком вымещать. "Что ты за человек! Будто кость, попавшая собаке в зубы — куда захочет, туда и песет тебя! Да дай ты как следует псу!.. Слишком ты доверчив, слишком ко всем без разбору добр — вот потому-то голова твоя вечно в заботах, совершенно ненужных тебе заботах. Даже когда мальчишкой был, и тогда уже привык всем доверять… А как Джуманияз тогда одурачил тебя, а! Помнишь тот случай!.."

А случай был такой. В ауле впервые появилась машина, обыкновенная полуторка, но из всей компании никто и никогда никаких машин не видал. Как она себя поведет, как им быть, никто из мальчишек не знал, надо было испытать ее нрав, приноровиться к ней.

Они тогда всей ватагой купались на отмели, барахтались в пыли и, чумазые, как чертенята, снова плюхались в воду. И вот вдали послышался шум мотора. Джуманияз мигом сообразил: "Давайте испугаем машину". — "Разве она испугается?" — "Еще как! Если мокрые вываляемся в пыли, а потом выскочим перед ней на дорогу, будем кричать что-нибудь, да погромче!.." — "Конечно, если уж верблюд испугается, то машина и подавно!.." Хотя предложение Джуманияза всеми было одобрено, никто не вызвался выскочить внезапно на дорогу перед машиной, да чтоб чумазый и с криком. И вот когда все наотрез отказались, Джуманияз начал упрашивать Байджана, и тот поддался. Сделал все, как научил его приятель: окунулся, потом вывалялся в пыли и залег в таком виде в кустах у дороги, где должна была пройти машина. Джуманияз с ребятами наблюдали с безопасного расстояния.

Как только полуторка приблизилась, Байджан с веселым гиканьем выскочил на дорогу. Бледный от страха шофер едва успел нажать на тормоз. Едва машина остановилась, Джуманияз закричал из своего укрытия: "Испугал, беги, беги!" Но куда там бежать, Байджан и шагу сделать не успел: шофер мигом спрыгнул с подножки, больно схватил за ухо: "Еще раз увижу на дороге — глаза выколю!".

Байджан тогда расплакался — не столько от боли, сколько от того, что его так легко одурачили, — а Джуманияз и остальные весело смеялись над ним, убеждали, веселясь, что машина и вправду испугалась, что он, Байджан, оказывается, настоящий батыр[10], а они-то не знали. Кличку "батыр" тоже придумал Джуманияз. И сейчас еще, собравшись компанией, чабаны иногда вспоминают ту свою давнюю мальчишечью проделку и смеются.

Ну хорошо, Байджан, тогда ты был