Запах фиалки - Иван Охлобыстин

Второй боевик скрылся с Гаяде внутри микроавтобуса. Громыхнула, закрываясь, дверь, и машина сорвалась с места. Водитель попытался развернуться. Снова завизжали колеса и забарабанили камешки по дну… или выстрелы. Калачев так и не понял.

Аладдин и не подумал уклоняться. Он продолжал бежать и целиться. Пока микроавтобус разворачивался, мальчик сделал резкий бросок в сторону, чтобы оказаться напротив лобового стекла. Его пистолет опять грохнул, выплюнул огненную вспышку. А затем еще и еще.

Машина дернулась, вильнула и, будто одержимая, понеслась прямо в ближайший фонарный столб. «Он попал в водителя. Он попал в водителя!» – крутилось заевшей пластинкой в голове журналиста. Александр ничего не соображал и двигался автоматически, стараясь не сильно отставать от Аладдина.

Мысль, что его могут убить, копошилась где-то на границе сознания и не особо беспокоила. В ушах бешено стучала кровь, на зубах скрипел песок… или это сами зубы скрипели, оттого что молодой человек их слишком сильно сжал? Внутри царили космическая пустота и холод, а телом управляли рефлексы. Следовать за Аладдином. Не отставать. Сейчас это было самым важным. Гаяде…

Саша и маленький переводчик подбежали к машине и уже собрались вцепиться в дверь, как она поехала в сторону сама. Изнутри на двоих спасителей смотрела Гаяде. Глаза девушки, казалось, занимают половину лица. Они были огромные, полные ужаса и мокрые от слез. У журналиста сердце сжалось так, что дыхание перехватило.

В следующую секунду он увидел широкое лезвие ножа. Оно тускло поблескивало, все сильнее прижимаясь к горлу Гаяде. По тонкой шее текла струйка крови. Боевик прятался за своей жертвой, прикрываясь от возможного выстрела. Рука с грязными кривыми пальцами зажимала девушке рот, темные глаза лихорадочно сверкали.

– Отпус… – начал Калачев, но не успел.

Похититель что-то гортанно выкрикнул и дернул рукой. Той, в которой сжимал нож.

Гаяде рухнула на пол микроавтобуса. Рядом с ней быстро растекалась ярко-красная лужа. Девушка издавала булькающие звуки и дергалась, как поломанная кукла. Это было так страшно, что хотелось бежать куда глаза глядят. Но ноги не слушались. Калачев застыл, будто бетонный столб. Ему показалось, что он никогда не сможет оторвать взгляда от истекающей кровью Гаяде. Девушка смотрела на него с мольбой, от которой хотелось выть. Такого бессилия, ярости и ужаса Александр не испытывал никогда. Даже не представлял, что такое может быть.

Над ухом громыхнуло. Журналист инстинктивно отпрянул. Поднял глаза и встретился с гаснущим взглядом боевика. Во лбу у того зияла рана с опаленными краями. Затем безжизненное тело сползло и упало рядом с Гаяде. Весь пол машины был залит красным. Лицо Гаяде на этом фоне казалось не просто бледным, оно походило на белый лист бумаги. Девушка с трудом подняла руку и протянула к Александру. Ее губы дрогнули в слабой улыбке. А в следующий миг жизнь ушла.

«Вот и все», – пронеслось в голове журналиста. Он стоял возле микроавтобуса и тупо пялился на трупы. До конца поверить в случившееся не выходило, как Саша ни старался. Последние пару минут казались чудовищным кошмаром, сном, бредом. Такого просто не могло быть. Оцепенение сковало все тело, не получалось даже вздохнуть… А когда получилось, у Калачева закружилась голова, и он начал заваливаться набок – тело отказалось его слушаться.

Он обязательно бы грохнулся на землю, если бы не острое маленькое плечо. Аладдин успел вовремя поддержать ослабевшего репортера и крепко обхватил его рукой за пояс.

Это движение как будто стало спусковым механизмом для окружающего мира. Время снова потекло с обычной скоростью. Над улицей заревела сирена, раздались женские крики, из дверей госпиталя выскочили солдаты.

Калачев увидел, как Джефф выбрался из серебристого «форда» и побежал к ним с Аладдином. Лицо рыжего ирландца сейчас было почти такого же цвета, как у мертвой Гаяде. От этой мысли Саша чуть не вырубился окончательно. А хорошо бы. Тогда можно было бы ничего не чувствовать, ничего не помнить, ни о чем не думать. Но жизнь, как всегда, не собиралась делать поблажек.

Молодого человека сильно тряхнули. Перед глазами замаячила веснушчатая физиономия оператора. Он что-то настойчиво спрашивал, но отвечать не было сил. Александра подхватили под руки, потащили к машине, кое-как впихнули на заднее сиденье. Сквозь вой сирены взвизгнули тормоза, и за окном замелькали улицы Дамаска.

«Я в норме», – хотел успокоить товарищей (и себя самого) Калачев, но вместо слов из горла вырывалось только хриплое дыхание. Перед глазами стояли залитый кровью пол микроавтобуса, мальчик с плюющимся смертью пистолетом и призрачная улыбка на остывающем лице девушки.

До самой гостиницы Саша так и не смог выдавить из себя ни звука.

В номер Калачев поднялся уже самостоятельно. Вернее, идти без посторонней поддержки получилось, хоть и не слишком твердо – ноги до сих пор дрожали, а вот говорить или реагировать пока не выходило. Да и желания не возникало. Хорошо, что в лифте ехала еще пожилая пара и Джефф не попытался наладить контакт. Сил контактировать с кем-то не было никаких. Хотелось забиться в темный угол и замереть там навсегда. В тишине и покое.

Аладдин не стал подниматься вместе с журналистами. Он что-то сказал Джеффу перед входом в гостиницу и растворился среди прохожих.

Оказавшись в номере, Саша налил себе виски полный стакан и выпил залпом.

Ирландец смотрел на него с сочувствием. Он тоже налил себе выпить. Добавил льда. Было видно, что Джеффу очень хочется поддержать Калачева, как-нибудь ему помочь, но он не знает как.

– Алекс, мне жаль… – в конце концов произнес рыжий.

Не ответив, российский репортер налил себе еще один полный стакан и стал пить крупными глотками. Спиртное застревало в горле, текло по подбородку на мокрую от пота рубашку.

По телу начало разливаться тепло, дрожь в ногах немного утихла, руки перестали трястись, как от удара током. Но проглотить огромный ком, из-за которого невозможно дышать, все равно не получалось. Глаза защипало, из груди вырвался не то всхлип, не то стон. Изнутри поднималась темная волна злости. За ужас, который пришлось пережить, за смерть Гаяде, за всё, что происходило в последнее время.

Если бы Александру сейчас дали пистолет, он не раздумывая стал бы стрелять. Во всех. Во всех без разбора. Потому что носить эту черную дыру внутри просто невозможно. Но пистолета не было. Ничего не было. Ничего.

Размахнувшись, молодой человек швырнул пустой стакан в стену.

Стоящий рядом Джефф вздрогнул. Он внимательно посмотрел на Калачева и предпочел воздержаться от оценки, только отвел глаза в сторону.

Да пошел ты со своей жалостью. Пошли вы все!

Кто «все», Калачев вряд ли смог бы объяснить. Сейчас ему казалось, что весь мир ополчился против него. Что всё, что его окружает, только и ждет момента, чтобы напакостить, поиздеваться, причинить боль. Внутри всё горело. Перед глазами расплывались черно-красные круги.