Запах фиалки - Иван Охлобыстин

Он поднял палец к небесам, и с многозначительной улыбкой посмотрел на Сашу. Тем временем к бассейну вернулись девушки в бикини, которые, ослепительно улыбаясь, поставили на столик перед гостями графин виски, два бокала и ведерко со льдом.

– Позвольте поухаживать за вами, – учтиво предложил бен Гар, разливая напиток по стаканам. – Вам со льдом?

– Да, если можно, – Саша рассеянно кивнул, принимая из его рук бокал. – Может быть, уже включим камеру?

– Не стоит так торопиться, – миролюбиво заметил хозяин, усаживая Калачева обратно в шезлонг. – Вы преодолели тяжелый путь, отдохните, расслабьтесь. Чувствуйте себя как дома!

Саша послушно сел обратно и отхлебнул из бокала. Взгляд его невольно упал на одну из девушек, обладательницу эффектной иссиня-черной шевелюры.

– Хороший выбор! – с улыбкой проследил его взгляд Баха. – Предпочитаете брюнеток? Ах, ну да, конечно! – хлопнул он себя ладонью по лбу. – Конечно же, брюнеток! Ведь принцесса Гаяде тоже была брюнеткой!

– Откуда вы знаете о?.. – Александр оторопело поглядел на собеседника.

– Как же мне не знать? – рассмеялся сириец. – Ее ведь убили по моему приказу!

– Что?! – бокал выскользнул из Сашиных рук и со звоном покатился по мрамору. – Вы?! Но за что?!

– За ее брата, за связи с неверными, – загибал пальцы бен Гар, – да и в первую очередь – просто для удовольствия! – сообщил он, продолжая смеяться. – У меня была тысяча причин, но главная лишь одна – я так захотел! Я – человек! В самом гуманистическом смысле этого слова. Я свободен от любого страха, и я уверенно беру то, что хочу. Вся западная культура должна мне рукоплескать! Я – конечная цель гуманизма! Я – тот, кому столетиями пели оды европейские писатели, кого вызывали на спиритических сеансах европейские мистики, о ком мечтают в своих самых эротических снах бедные, разочарованные европейские женщины. Кстати, как вам виски?

– Что? Я не… – Саша сидел совершенно ошарашенный, не успевая переваривать информацию.

– Понимаю… – вздохнул Баха с ложным сочувствием. – Когда рушится мечта – это всегда тяжело, но только после этого обретаешь внутреннюю свободу. Нужно просто попробовать взглянуть со стороны, беспристрастно. Недаром говорят, что в современной журналистике камера важнее, чем журналист. – Он подмигнул потному от напряжения Джеффу, который настраивал объектив. – Именно беспристрастная камера передает мою речь в интернет, распространяет ее по всему миру, а там уже сотни таких, как вы, журналистов, готовых урвать жирный куш, сделают за меня всю работу, лишат мой образ всех противоречий. Слепят из меня задиру Заратустру, ницшеанского пророка, несущего дерзкую истину. Ведь им же все равно, для них главное – продавать свои тиражи! Они из штанов выпрыгнут, чтобы европейские мальчики и девочки из приличных семей, будущее этого мира, полюбили меня как живой символ борьбы с лицемерием и черствостью окружающего мира!

– Это истинная правда, мой господин! – оглушительно захлопал в ладоши Роберт. – Божья правда глаголет вашими устами!

– К слову, о Боге! – Баха поднял свой бокал высоко, словно салютуя Всевышнему. – На Западе все кому не лень говорят о Боге, но никто даже не задумывается, что это такое. Что дает нам Бог, чего Он от нас требует. А я знаю, чего Он требует! – Сириец грохнул бокалом об столик и принялся расхаживать вдоль бассейна, в его глазах загорелся нехороший огонь. – Он требует, чтобы мы пришли и заняли наше божественное место. Чтобы мы стали богами. Он дает нам такое право. Все священные книги мира говорят только об этом, а всё остальное – подковерная возня переписчиков. Они боятся рассказать миру правду. Правду о том, что единственный язык, на котором с нами общается Бог, – это смерть. И если ты хочешь стать подобным Богу – почувствуй свою власть над жизнью, убей! Другого пути к Всевышнему нет! – Он неожиданно уселся напротив Александра и, глотнув виски, предложил: – Сыграем?

– Сыграем, – бессмысленно повторил Саша. – Только мне бы руки помыть.

– Проводи его, Роберт, побыстрее! – бен Гар залпом допил виски и увлеченно принялся рассматривать нетронутую шахматную доску.

Саша прошел вслед за Робертом по ступеням вниз, потом через сводчатый коридор к массивной деревянной двери. Около входа Роберт замялся.

– Дальше я как-нибудь сам, – развеял его сомнения Калачев и, оттеснив низкорослого советника в сторону, зашел внутрь.

Как только закрылась дверь, Александр вытащил из-за пазухи ладанку и принялся ожесточенно мять ее пальцами.

Ладанка явственно щелкнула.

Несколько секунд Калачев тупо пялился на подарок Черного. Впрочем, эти несколько секунд непостижимо растянулись на бесконечность. Он вспомнил прочитанный еще в институте рассказ Достоевского о собственной казни. О самом страшном – о том же, о чем говорил несколько минут назад бен Гар: живешь по-настоящему, только когда умираешь.

Внутри все сжалось и похолодело, на лбу выступила испарина.

Уйти он явно не успевал. Хотя, наверное, и так умер бы – бен Гар явно не настроен отпускать их с Джеффом подобру-поздорову. Исчезновение Аладдина и выстрелы – тому подтверждение. Так что – какая разница?

Но разница все-таки была. Калачев не вполне отдавал себе отчет, в чем именно эта разница состоит, однако лихорадочно перебирал в голове варианты спасения. Все они были совершенно невероятными и походили на истории из комиксов. Ком в горле мешал сглотнуть. Очень хотелось жить.

В голове громко тикали часы.

Разве ради этого он столько лет насиловал себя? Подстраивался, лебезил, продавался, как последняя шлюха, искал концы, связи, материалы?! Разве такого финала ждал?

На самом деле он раньше никогда не задумывался, какой именно финал своей жизни ему хотелось бы увидеть. Да нормальные люди об этом никогда и не задумываются! Повода нет. Было понятно, что откинешься от старости и болячек в своей кровати. Ну или, в худшем случае, на больничной койке, под опекой заботливых медсестричек. Они будут менять тебе судно, подтыкать одеяльце и слушать слюнявые истории про «боевую молодость». В реальном мире люди умирают скучно и нестрашно! Им просто умирается.

Но здесь не реальный мир. Здесь другие законы. И теперь всё пойдет в тотальную безнадегу. Александр Калачев, лучший корреспондент «Нью Плэнет», молодой и многообещающий, растворится в огне взрыва где-то на задворках цивилизации. Исчезнет, сгорит новенькой банкнотой. И оставит после себя только недолговечные воспоминания случайных попутчиков и попутчиц, целлофановый пакет с грязными носками у стиральной машины в московской квартире и навсегда пустые от боли мамины глаза.

От страха и обиды у него навернулись слезы. Как же так? Почему жизнь настолько несправедлива к нему? Разве он хуже других? Разве все остальные живут иначе? Так почему же именно ему досталась эта паршивая участь? Его вообще не должно здесь быть! Он оказался в поместье бен Гара, да и вообще в Сирии, только потому, что его припадочная бывшая укокошила проститутку.